<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

ПОДВИЖНИЧЕСКИЕ НАСТАВЛЕНИЯ
СВ. ИСААКА СИРИАНИНА

(Извлекаются краткими статьями)

1. Страх Божий есть начало добродетели; она есть порождение веры и посевается в сердце, когда ум устранен от мiрской рассеянности, чтобы кружащиеся от парения мысли свои собрать ему в размышлении о будущем восстановлении.

2. Для того, чтоб положить основание добродетели, лучше всего человеку держать себя в устранении от дел житейских и пребывать в законе, освещающем правые и святые стези, как указал Дух Святой чрез Псалмопевца (Пс. 22, 3; 118, 35).

3. Начало пути жизни – поучаться всегда умом в Словесах Божиих и проводить жизнь в нищете. Напоение себя одним содействует усовершению в другом. Если напоеваешь себя изучением Словес Божиих, это помогает преуспеянию в нищете; а преуспеяние в нестяжательности доставляет тебе досуг преуспевать в изучении Словес Божиих. Пособие же того и другого содействует к скорому возведению целого здания добродетелей.

4. Без удаления от мiра никто не может приблизиться к Богу. Удалением же называю я не переселение телом, но устранение от мiрских дел. Добродетель удаления от мiра состоит в том, чтоб не занимать ума своего мiром.

5. Когда умножится в человеке благодать, тогда ничтожным делается для него страх смерти, на пути к праведности вожделенной (или пред лицом препятствий на сем пути), – и много причин находит он в душе своей, по которым, ради страха Божия, готов бывает он терпеть скорби, как нечто должное; тогда все, неприятное телу и могущее причинить ему страдание, ни во что вменяется в очах его в сравнении с тем, чего надеется он в будущем. Но когда увеличится в человеке оскудение благодати, тогда бывающее в нем и с ним бывает противоположно сказанному: тогда ведение, по причине исследования (могущего опираться только на осязаемом), становится у него больше веры, упование на Бога имеется не во всяком деле, и Промысел Божий о человеке понимается иначе. Такой человек постоянно подвергается страхам, по козням подстерегающих во мраце состреляти его стрелами своими (Пс. 10, 2).

6. Сомнение сердца приводит в душу боязнь; а вера может делать произволение твердым и при отсечении членов. В какой мере превозмогает в тебе любовь к плоти, в такой не можешь ты быть дерзновенным и бестрепетным при многих противоборствиях, окружающих любимое тобою.

7. Целомудр не тот, в ком, во время борьбы, труда и подвига, прекращаются срамные помыслы, но тот, кто истинностью сердца своего уцеломудривает зрение ума своего, не позволяя ему простираться к непотребным помыслам. – И тогда как честность совести его взором очей свидетельствует о верности его (закону чистоты), стыд, как завеса висит в сокровенном вместилище помыслов, и непорочность его, как целомудренная дева, соблюдается Христу верою.

8. Для отвращения предзанятых душой расположений к непотребству, ничто не бывает так помощно, как погружение себя в любовь к изучению Божественного Писания, и постижение глубины его мыслей. Когда помыслы погружаются в услаждение постижением сокровенной в словесах премудрости; тогда человек, в какой мере извлекает из них просвещение, в такой же оставляет позади себя мiр и забывает все, что в мiре. – Но и когда ум плавает лишь на поверхности вод моря Божественных Писаний, и не может проникнуть мыслей Писания до самой глубины; и тогда сего самого, что он занят рвением к уразумению Писания достаточно для него, чтобы единым помышлением о досточудном крепко связать свои помыслы, и воспрепятствовать им стремиться к вещественному и плотскому.

9. Во всем, что встретится тебе в Писании, доискивайся цели слова, чтобы проникнуть тебе в глубину мысли Святых, и с большею точностью выразуметь оную. Божественной благодатью путеводимые в жизни своей к просвещению всегда ощущают, что как бы умный какой луч проходит по стихам написанного, и отличает уму голые слова от того, что душевному ведению сказано с великой мыслью.

10. Если человек многозначащие стихи читает, не углубляясь в них, то и сердце его остается бедным (ничего не вкушает), и угасает в нем святая сила, которая при чудном уразумении души доставляет сердцу сладостнейшее вкушение.

11. Всякая вещь обыкновенно стремится к сродному ей. И душа, имеющая в себе удел духа, когда услышит речение, заключающее в себе сокровенную духовную силу, пламенно влечет к себе содержание сего речения. Не всякого человека пробуждает к удивлению то, что сказано духовно и имеет в себе сокровенную великую духовную силу. Слово о добродетели требует сердца, не занятого землею; в человеке же, которого ум обременен заботою о преходящем, добродетель не пробуждает помысла к возлюблению ее и взысканию обладания ею.

12. Отрешение от вещества бытием своим предваряет союз с Богом, хотя нередко, по домостроительству благодати, в иных оказывается последний предшедствующим первому. Чин обычный домостроительству инаков от чина, общего для людей. – Ты же сохраняй общий чин. Если предваряет в тебе благодать, это – ее дело; и если не предваряет, то путем всех людей восходи и ты на высоту духовного столпа.

13. Ненасытность души в приобретении добродетели обращает в свою пользу часть видимых (чувственных) вожделений сопряженного с него тела. Всякую вещь красит мера. Без меры обращается во вред и почитаемое прекрасным.

14. Хочешь ли умом своим быть в общении с Богом? – Послужи милостыне. К духовной любви, которая отпечатлевает невидимый образ (Бога в себе), нет иной стези, если человек не начнет прежде всего быть щедролюбивым в такой же мере, в какой совершен Отец наш небесный, как сказал Господь (Лук. 6, 36).

15. Что художник, который живописует на стенах воду, однако не может тою водою утолить своей жажды; то же и слово не оправданное деятельностью. Кто говорит о добродетели, что сам испытал на деле, тот так же передает сие слушающему его, как иной отдает другому деньги, добытые трудом своим. И кто из собственного стяжания посевает учение в слух внемлющих ему, тот с дерзновением отверзает уста своя, говоря духовным чадам своим, как престарелый Иаков сказал целомудренному Иосифу: аз же даю ти единую часть свыше братии твоей, юже взях у Амореев мечем моим и луком моим (Быт. 48, 22).

16. Прекрасно сказал некто, что страх смертный печалит мужа, осуждаемого своею совестью; а кто имеет в себе доброе свидетельство, тот столько же желает смерти, как и жизни.

17. Если что либо глубоко сочеталось с душой твоею, то почитай сие своим стяжанием не на этот только век, но верь, что оно пойдет с тобою и в век будущий. И если это – что либо доброе, веселись и благодари Бога в уме своем; если же это – нечто худое, то печалься и воздыхай и старайся освободиться от сего, пока ты в теле.

18. Содержи всегда в уме тягчайшие скорби скорбящих и озлобленных, чтобы самому тебе воздавать должное благодарение за малые и ничтожные скорби, бывающие с тобою, и быть в состоянии переносить их с радостью.

19. Во время охлаждения и разленения, представляй в сердце своем прежнее время рачительности своей, как был ты заботлив о всем, даже до малости; какой показал подвиг, с какой ревностью сопротивлялся тем, кои хотели положить препону шествию твоему. Таким воспоминанием душа твоя опять пробудится, как бы от глубокого сна, облечется снова пламенем ревности, как бы из мертвых восстанет, и горячим противоборством дьяволу и греху возвратится в прежний свой чин.

20. Деятельность крестная двояка: одна состоит в терпении плотских скорбей (телесных лишений, неизбежных в борьбе со страстями), и называется деятельностью собственно; а другая заключается в тонком делании ума, в Божественном размышлении, и в пребывании в молитве, и т. д. и называется созерцанием. Первая очищает страстную часть души, а другая просветляет умную часть души. Всякого человека, который, прежде совершенного обучения в первой части, переходит к сей второй, привлекаемый ее сладостью, не говорю уже – своею леностью, постигает гнев за то, что не умертвив прежде уды своя, яже на земли (Кол. 3, 5), – т.е. не уврачевав немощи помыслов терпеливым упражнением в делании крестного поношения, дерзнул в уме своем возмечтать о славе креста. Сие то и значит сказанное древними Святыми, что, если ум вознамерится взойти на крест прежде, нежели чувствилища его, исцелясь от немощи, придут в безмятежие, то его постигает Божий гнев. У кого ум осквернен постыдными страстями, и кто скор на исполнение ума своего мечтательными помыслами, тому заграждаются уста запрещением за то, что, не очистив прежде ума скорбями, и не покорив плотских вожделений, но положившись на то, что слышало ухо и что написано чернилами, устремился он прямо вперед, идти путем, исполненным мраков, когда слеп очами.

21. Представь себе, что добродетель есть тело, созерцание – душа, а то и другое – один совершенный человек, соединяемый духом из двух частей, из чувственного и разумного. И как невозможно, чтоб душа пришла в состояние проявлять свое бытие без совершения образования тела с его членами, так невозможно душе придти в созерцание без совершения дела добродетели.

22. Слыша, что должно удалиться от мiра, оставить мiр, очиститься от всего, что есть в мiре, надлежит тебе сначала понять и узнать, по понятиям не простонародным, но чисто разумным, что значит самое наименование – мiр, из каких различий слагается сие имя, и ты в состоянии будешь узнать о душе своей, сколько далека она от мiра, и что примешено к ней от мiра. – Мiр есть имя собирательное, обнимающее собою то, что называется страстями. Когда в совокупности хотим наименовать страсти, называем их мiром; а когда хотим различать их по различию наименований их, называем их страстями.

23. Когда дознаешь, что такое мiр, тогда из различения всего, под ним разумеваемого, дознаешь и то, чем связан ты с мiром, и чем отрешился от него. И скажу короче: мiр есть плотское житие и мудрование плоти. По тому самому, что человек исхитил себя из этого, познается, что изшел он из мiра.

24. Страх за тело бывает в людях столько силен, что вследствие оного нередко остаются они неспособными совершить что либо достославное и досточестное. Но когда на страх за тело приникнет страх за душу, тогда страх телесный изнемогает пред страхом душевным, как воск от силы пожигающего огня.

25. Душа по природе бесстрастна. Страсти суть нечто придаточное, – и в них виновна сама душа. – Если некогда естество души было светло и чисто, по причине приятия им в себя Божественного света, а подобно сему таковым же оказывается оно, когда возвращается в первобытный чин; то несомненно уже, что душа бывает вне своего естества, как скоро приходит в страстное движение, как утверждают питомцы Церкви.

26. Естественное состояние души есть ведение Божиих тварей, – чувственных и мысленных. Сверхъестественное состояние ее есть движение (или действо и состояние) созерцания пресущественного Божества. Противоестественное же ее состояние есть движение души или настроение ее и житие такое, какое бывает в людях страстных, страстям работающих. Итак явствует, что страсти душевные не суть душевные по естеству.

27. Если желаешь знать человеческие тайны и не достиг еще до того, чтоб узнавать по духу, дознаешь по речам, образу жизни, и расположениям каждого. Кто чист в душе и непорочен в образе жизни, тот всегда с целомудрием произносит словеса Духа, и сообразно с мерою своего разумения рассуждает и о Божественном, и о том, что в нем самом. А у кого сердце наполнено страстями, у того имиже и язык приводится в движение. Если станет он говорить и о духовном, то будет рассуждать под влиянием страсти. Мудрый замечает такого человека при первой встрече, и чистый обоняет его зловоние.

28. Дела инока суть следующие: свобода от телесного, в молитвах телесный труд, и непрестанное сердечное памятование о Боге.

29. Иное дело молитва, а иное – созерцание в молитве, хотя молитва и созерцание заимствуют себе начало друг в друге. Молитва есть сеяние, созерцание – собрание рукоятей, при котором жнущий приводится в изумление неизглаголанным видением, как из малых и голых посеянных им зерен, вдруг произрасли пред ним такие красивые класы.

30. Спаситель постом начал дело устроения нашего спасения. Подобно и все исходящие во след Спасителя на сем основании утверждают начало своего подвига, потому что пост есть оружие, уготованное Богом. – И кто, если вознерадит о нем, не будет укорен за сие? – Если постится Сам Законоположник, то как не поститься кому либо из обязанных соблюдать закон? Посему-то до поста род человеческий не знал победы, и дьявол никогда не испытывал поражения своего от нашего естества: но от сего оружия изнемог в самом деле. И Господь наш был вождем и первенцем сей победы, чтоб на главу естества нашего возложить первый победный венец. И как скоро дьявол видит сие оружие на ком-нибудь из людей, тотчас приходит в страх сей противник и мучитель, помышляя и воспоминая о поражении своем в пустыне Спасителем, – и сила его немедленно сокрушается, и воззрение на оружие, данное нам Началовождем нашим попаляет его. – Облеченный во оружие поста во всякое время распаляется ревностью. – Кто пребывает в нем, у того ум непоколебим и готов сретить и отразить все лютые страсти.

31. Дела и труды тогда доставляют душе бесстрастие, умерщвляют уды, яже на земли, и даруют упокоение помыслов, когда приобщимся безмолвия, когда прекратится в душе смятение, производимое впечатлениями от внешних чувств. Иначе успеху в этом быть нельзя. Ибо если древо ежедневно поливается, то засохнет ли когда-нибудь корень его? Убывает ли когда вода в сосуде, в который ежедневно прибавляют ее? – Когда же придет человек в безмолвие, тогда душа удобно различает страсти, и внутренний человек, возбудившись на духовное дело, побеждает их, и день ото дня возводит душу к чистоте.

32. Когда можно сказать, что достиг кто чистоты? – Когда всех людей видит кто хорошими и никто не представляется ему нечистым и оскверненным, тогда подлинно чист он сердцем.

33. Что свойственно делать подвижнику, пребывающему на безмолвии, в келье своей? – Разве человек рачительный и трезвенный душой имеет нужду спрашивать, как ему вести себя, когда он бывает один с собою? – Какое иное занятие у монаха в келье его, кроме плача? И какое другое занятие лучше этого? Самое пребывание монаха и одиночество его, уподобляясь пребыванию во гробе, далекому от радости человеческой, учат его, что деятельность его плач. И все Святые в плаче переселялись из жизни сей. – Будем же молить Господа даровать нам плач. Ибо если получим сию благодать, лучшую и превосходнейшую прочих дарований, то при помощи ее, достигнем чистоты, А как скоро достигнем , ее, то не отнимется уже она от нас до самого исхода нашего из жизни сей.

34. Блаженны чистые сердцем, потому что нет времени, когда бы не услаждались они сладостью слез, – в коей всегда зрят они и Господа. Пока еще слезы у них на глазах, они сподобляются зрения откровений Его на высоте молитвы своей, и нет у них молитвы без слез. Сие-то и значит сказанное Господом: блажени плачущии, яко тии утешатся (Мф. 5, 4). Ибо когда монах сподобился с помощью слез прейти область страстей и вступить в равнину душевной чистоты, тогда сретает его утешение, какое плачущим дает Бог за чистоту их. Проливать слезы и плакать – дарование бесстрастных. И если слезы плачущего и сетующего временно могут не только путеводить его к бесстрастью, но и совершенно очистить и освободить ум его от памятования страстей, что сказать о тех, которые с ведением день и ночь упражняются в сем делании?

35. Некто из Святых сказал, что другом греха делается тело, которое боится искушений, чтоб не дойти ему до крайности и не лишиться жизни своей. Посему Дух Святой понуждает его умереть (внушает подвижнику обречь себя на смерть). Ибо знает, что если не умрет, не победит греха. Если кто хочет, чтоб вселился в нем Господь, то принуждает тело свое служить Господу, работать в заповедях Духа, написанных у Апостола, и хранить душу свою от дел плотских, описанных Апостолом (Гал. 5, 19). Тело же, приобщившееся греху, упокоевается в делах плотских, и Дух Божий не упокоевается в плодах его. Ибо когда тело изнемогает в посте и смирении, тогда душа укрепляется молитвою.

36. Телу, когда оно много угнетается скорбями безмолвия, терпит лишения и недостатки и приближается к тому, чтобы лишиться жизни своей, обычно умолять тебя и говорить: "дай мне немного свободы пожить прилично; хожу я теперь право, потому что испытано всякими злостраданиями". И как скоро из сострадания успокоишь ты его от скорбей, и доставишь ему несколько отдохновения; оно мало по малу станет нашептывать тебе с ласкательством (а ласкательства его весьма сильны): "можем и близ мiра жить хорошо, по тем же правилам, по каким водимся теперь; потому что испытаны во многом. Искуси меня только, и если не буду таким, как тебе угодно, можем возвратиться. Пустыня не убежит от нас". – Не верь ему, хотя и сильно будет умолять, и даст много обещаний. Оно не исполнит того, что говорит. Когда склонишься на просьбу его, ввергнет тебя в великие падения, из которых не будешь в состоянии востать и выйти.

37. Когда придешь от искушений в уныние и пресытишься ими, скажи сам себе: "снова вожделеваешь ты нечистой и срамной жизни". – И если тело скажет тебе: "великий грех самому себя убивать"" то ответь ему: "сам себя убиваю, потому что не могу жить нечисто. Умру здесь, чтоб не увидеть истинной смерти души моей, – смерти для Бога. Лучше мне умереть здесь ради непорочности и не жить худою жизнью в мiре. Произвольно избрал я смерть сию за грехи свои. Сам себя умерщвляю, потому что согрешил я Господу; не буду более прогневлять Его. Что мне в жизни далекой от Бога? Буду терпеть озлобления сии, чтобы не быть отчужденным от небесной надежды. Что Богу в жизни моей в этом мiре, если живу в нем худо, и прогневляю Бога".

38. Монаху вредно видеть мiр и мiрское. И какое изменение происходит в уме того, кто долгое время безмолвствовав с самим собою вдруг снова впадает в водоворот мiра, видит и слышит, что для него непривычно! – Да не обольщают нас утверждающие, будто никакого вреда нет для нас от того, что слышим и видим нечто, будто одинаковы мы по мыслям своим и в уединении и в мiре, будто и в келье и вне ее не возмущается скромность наша, не происходит с нею худой перемены, и при встрече с лицами и вещами не чувствуем мы тревоги страстей. Утверждать сие могут только такие крепкие духом, кои, если и раны приемлют, не чувствуют того. Но мы не достигли еще такого здравия, еще имеем на себе смердящие раны, которые воскипят червями, если и один день не будет о них попечения, и они останутся не перевязанными, не будут обложены пластырем и стянуты перевязями.

39. Душа, однажды с верою предавшая себя Богу и многократным опытом изведавшая Его содействие, не заботится уже о себе, но связуется изумлением и молчанием, и не имеет возможности снова возвратиться к способам своего ведения и употребить их в дело, чтоб иначе не лишиться Божия Промышления, которое в тайне неусыпно назирает над душой, печется о ней, и непрестанно следит за нею, – не лишится же потому, что в таком случае она окажется самонадеянно мечтающею, будто сама достаточно может промышлять о себе, по силе своего ведения.

40. Те, в коих воссиявает свет веры, не доходят уже до такого бесстыдства, чтобы снова им испрашивать у Бога в молитвах: "дай нам это", или: "возьми у нас то," – и ни мало не заботятся о себе самих; потому что духовными очами веры ежечасно видят Отеческий Промысел, каким приосеняет их тот истинный Отец, Который безмерно великой любовью Своею превосходит всякую отеческую любовь, паче всех может и имеет силу содействовать нам до преизбытка в большей мере, нежели как мы просим, помышляем и представляем себе.

41. Кто сподобился вкусить сладости веры, и снова обратился к ведению душевному, тот уподобляется нашедшему многоценную жемчужину, и обменявшему ее на медный овол; и еще – оставившему полновластную свободу и возвратившемуся в состояние нищеты, исполненное страха и рабства.

42. Есть три мысленные способа, по коим ведение восходит и нисходит. Способы сии суть: тело, душа, дух. Ведение есть Божие даяние естеству разумных тварей, данное в начале при их создании, – и оно по природе своей просто и неделимо, как свет солнечный, но сообразно с деланием своим приобретает изменения и деления. – Послушай, какой порядок сего делания.

43. Первая степень ведения. Когда ведение следует плотскому вожделению, тогда сводит во едино следующие способы: богатство, тщеславие, убранство, телесный покой, рачение о словесной мудрости, годной к управлению в мiре сем и источающей обновление в изобретениях, искусствах, и науках, и все прочее, чем увенчавается тело в этом видимом мiре. – А по сим отличительным чертам ведение делается противным вере. – И оно именуется голым ведением; потому что исключает всякое Божественное попечение, и по причине преобладания тела вносит в ум неразумное бессилие и все попечение его совершенно о сем только мiре.

    Вот понятие о себе этого ведения: будто оно есть мысленная сила, тайно правящая человеком, божественная попечительность, назирающая над ним, и совершенно о нем пекущаяся. Посему не Промыслу Божию приписывает оно управление мiром, но все доброе в человеке, спасение его от вредоносного для него, и естественное его остережение от затруднительного и от многих противностей, тайно и явно сопровождающих естество наше, кажутся ему следствием собственной его рачительности и собственных его способов.

    Таково понятие о себе глумящегося ведения. Оно мечтает, что все бывает по его промышлению; и в этом согласно с утверждающими, что нет управления сим мiром. Впрочем не может оно пробыть без непрестанного попечения и без страха за тело, а потому овладевает им малодушие, печаль, отчаяние, страх от бесов, боязнь от людей, молва о разбойниках, слухи о смертях, заботливость в болезни, попечительность в скудости и недостатке потребного, страх смерти, страх страданий и злых зверей, и все прочее, сходное с сим, – делающее ведение похожим на море, в котором ежечасно день и ночь мятутся и устремляются на пловцов волны.

    Так как ведение сие не умеет попечения о себе возвергать на Бога в уповании веры в Него, то непрестанно бывает занято ухищрениями и придумыванием средств относительно всего, что касается до него самого. Когда же способы его изобретения в одном каком либо случае окажутся недействительными, – таинственного же в сем Промысла оно не усмотрит, тогда препирается с людьми, которые препятствуют и противятся ему. В сем отношении, в ведении сем насаждено древо познания добра и зла, искореняющее любовь. – В нем качествует надмение и гордыня. – Кичится оно, а между тем ходит во тьме, – и ценит достояние свое по сравнению с тем, что на земле, и не знает, что есть нечто лучшее его.

44. Вторая степень ведения.* Когда человек, оставив первую степень, бывает занят душевными помышлениями и пожеланиями; тогда, во свете естества души, совершает следующие превосходные дела: пост, молитву, милостыню, чтение Божественных Писаний, добродетельную жизнь, борьбу со страстями, и прочее. Ибо все добрые дела, все прекрасные отличия, усматриваемые в душе, и чудные способы, употребляемые на служение во дворе Христовом, на сей второй степени ведения, в делании силы его, совершает Дух Святой. И оно-то указует сердцу стези, ведущие нас к вере, в нем собирает напутствие к истинному веку.

    * По покаянии труды доброделания и подвижничества, в видах очищения сердца, при помощи благодати Св. Духа.

    Но и здесь ведение еще телесно и сложно. В нем только путь ведущий и препровождающий нас к вере. Есть еще высшая степень ведения. И если кто преуспеет, то найдет возможность, при помощи Христовой, возведенным быть и на оную, когда основание своего делания положит в безмолвном удалении от людей, в чтении Писаний, в молитве, и в прочих добрых делах, которыми совершается все относящееся ко второму ведению. И им-то совершается все прекрасное; оно и называется ведением дел; потому что чувственными делами, при посредстве телесных чувств, совершает дело свое на внешней степени.

45. Третья степень ведения, – степень совершенства. Послушай теперь, как человек утончается, приобретает духовное, и уподобляется в житии невидимым силам, которые служение свое отправляют не чувственно производимыми делами, но совершаемыми заботливостью ума. Когда ведение вознесется над земным и над попечениями о делании земного, и начнет испытывать свои помышления в том, что сокрыто от очей внутри, и прострется горе и последует вере в попечении о будущем веке, и в вожделении обетованного нам, и в изыскании сокровенных тайн; тогда сама вера поглощает сие ведение, и обращается, и рождает оное снова, так что всецело делается оно духом.

    Тогда может оно воспарять на крыльях в области бесплотных, касаться глубин неосязаемого моря, представляя в уме Божественные и чудные действия правления в естествах существ мысленных и чувственных, и разыскивает духовные тайны, постигаемые умом простым и тонким. Тогда внутренние чувства пробуждаются для духовного делания по тому чину, какой будет в оной жизни бессмертия и нетления; потому что еще в здешнем, как бы в тайне прияло мысленное воскресение, в истинное свидетельство о всеобщем воскресении.

46. Вот три способа ведения. – С того времени, как начинает человек различать зло от добра, и пока не изыдет он из мiра сего, ведение души его пребывает в сих трех мерах. И полноту всякой неправды и нечестия, и полноту правды, и то, чтобы коснуться глубины всех тайн духа, производит единое ведение в трех сказанных мерах, и в нем заключено всякое движение ума, когда восходит, или нисходит он, в добре, или в зле, или в среднем между добром и злом. Сии – же меры у Отцов называются: естественное, противоестественное и сверхъестественное. И это суть три направления, по которым возводится и низводится памятование разумной души, когда, по сказанному, или по естеству делает кто правду, или превыше естества восхищается ее памятованием, в созерцании Бога вне естества, или исходит пасти свиней, как расточивший богатство своей рассудительности, работая со множеством демонов.

47. Первая степень ведения охлаждает душу для дел шествия по Богу. Вторая согревает душу для скорого течения к тому, что на степени веры. Третья же есть упокоение от делания, в едином упражнении ума наслаждающееся тайнами будущего. Но как естество наше не может еще совершенно возвыситься над состоянием омертвения и тяготою плоти, то, пока человек живет во плоти, остается в переходном состоянии от одного к другому. То, как убогий нищий, душа его начинает совершать служение во второй, средней степени добродетели; то, подобно приявшим духа сыноположения, в таинстве свободы, наслаждается духовною благодатью, по достоинству Дающего оную; и опять снова возвращается к смирению дел своих, совершаемых с помощью тела. Ибо в веке несовершенном нет совершенной свободы.

48. Дело ведения на второй степени состоит в делании и продолжательном упражнении; дело же его на третьей степени есть делание веры, которое не делами производится, но исполняется духовными умопредставлениями, в чисто душевном делании; и оно превыше чувств. – Веру же разумеем не ту, какую человек имеет в рассуждении разнствия достопоклоняемых Божественных Ипостасей, и чудного домостроительства в воплощении восприятием нашего естества, – хотя и сия вера крайне высока; – но веру, воссиявающую в душе от света благодати, умным свидетельством подкрепляющую сердце, чтоб не поколебалось оно в несомненности надежды, далекой от всякого сомнения. И вера сия обнаруживается не в приращении слуха ушей, но в духовных очах, которые видят сокрытые в душе тайны, невидимое Божественное богатство, сокровенное от очей сынов плоти, и Духом открываемое тем, кои питаются с трапезы Христовой, в поучении законом Христовым, как сказал Господь: если заповеди Мои соблюдаете, пошлю вам Утешителя Духа, Духа истины, Егоже мiр не может прияти, и Той вы научит всякой истине (Иоан. 14, 17. 26).

49. Еще иное различие ведений. Ведение, которое занимается видимым, или чувствами приемлет, что передается от видимого, называется естественным. Ведение же, которое занимается силою мысленного и внутри себя природами существ бесплотных, именуется духовным; потому что ощущение приемлется духом, а не чувствами. И по причине сих двух рождений (ощущения вещей видимых и духовных), то и другое ведение бывает в душе извне. А ведение, подаваемое Божественной силою, именуется сверхъестественным; и оно паче недоведомо, и выше ведения. И созерцание сего ведения душа приемлет не от вещества, которое вне ее, как в первых двух ведениях; но внутри ее самой невещественно, туне, скоро и сверх чаяния обнаруживается и открывается оное из самой внутреннести; потому что по слову Христову, Царствие небесное внутрь вас есть (Лук. 17, 21), – не прообразованием питает надежду, не с соблюдением приходит, но внутри образа, запечатленного в сокровенном уме, открывается само собою, без помышления о нем. Первое ведение бывает следствием непрестанного занятия и рачительности обучения; второе – следствием доброго жития и разумной веры; а третье дано в жребий одной вере, которою упраздняется ведение и дела приемлют конец.

50. Не сомневайся в силе молитв нашего стихословия, когда во время молитв, или ежечасного чтения, не последует за ними сильного возбуждения и непрестанного сокрушения.

51. Сказанное из опыта слово необходимо принимай, хотя изрекший оное и не книжный человек; потому что и царские сокровища хотя больше всех на земле, но не пренебрегают тем, чтоб принять в добавок себе овол, взятый у нищего; и из малых потоков наводняются реки и делаются великими в течении своем.

52. Воспоминание о добром и воспоминание о худом, как бы перстом, указывают нам, или на срамоту наших помыслов, или на высоту нашего жития, и каждое по роду своему укрепляет в нас помыслы и движения или десных или шуих. Мы бываем заняты ими в тайне ума нашего; но в этом мысленном занятии изображается удел нашего жития, и в нем мы можем увидеть себя самих.

53. Есть любовь, подобная малому светильнику, питаемому елеем, с истощанием которого светильник угасает, – или дождевому потоку, которого течение прекращается с оскудением составляющей его дождевой воды. Но есть любовь, подобная бьющему из земли источнику, никогда не оскудевающему. Первая есть любовь человеческая; а вторая Божеская, Бога имеющая своим виновником.

54. Хочешь ли насладиться стихословием, во время службы своей, и постигнуть смысл произносимых тобою словес Духа? – Отложи совершенно в сторону количество стихословий, не принимай в расчет знания меры в стихах, оставь обычное громогласие; но углубляйся умом твоим в изучение словес Духа, пока душа твоя не возбудится к высоким разумениям, и чрез то не подвигнется к славословию, или к полезной печали. – В рабском же делании (в вычитывании только положенного) нет мира уму; а смущение отнимает обыкновенно вкус у смысла и понятливости и расхищает мысли. Смущение прилично назвать колесницею дьявола, потому что сатана имеет обычай, подобно ездоку, восседать на ум, брать с собою кучу страстей, с ними входить и несчастную душу, и погружать ее в смущение.

55. Не прекословь помыслам, всеваемым в тебя врагом, но лучше молитвою к Богу прерывай беседу с ними. Не во всякое время имеем мы силу так воспрекословить сопротивным помыслам, чтоб прекратить их; напротив того, в таковом случае, нередко получаем от них язву, которой долгое время не уврачуешь. Не смотря на всю твою мудрость и на все твое благоразумие враги успеют поразить тебя. Но когда и победишь ты их; и тогда нечистота помыслов осквернит ум твой, и зловоние смрада их на долго останется в обонянии твоем. Употребив же первый способ, будешь свободен от всего этого и от страха; потому что нет иной помощи, кроме Бога.

56. Когда во время пребывания твоего в келейном безмолвии, обращаешься к рукоделию; не обращай отеческой заповеди в покрывало своему сребролюбию. Во избежание уныния пусть будет у тебя небольшое дело, не возмущающее ума; но не забывай, что молитва в чине своем выше всего.

57. Будь уверен, что Хранитель твой всегда с тобою, – и что вместе с другими тварями и ты стоишь под единым Владыкой, Который единым мановением приводит все в движение, и все устрояет. Стой же мужественно и благодушествуй. Ни демоны, ни губительные звери, ни порочные люди не могут исполнить воли своей на вред тебе и пагубу, если не попустит сего изволение Правящего, и не даст сему места в определенной мере. Посему говори душе своей: "есть у меня оберегающий меня Хранитель; и ни одна из тварей не может явиться предо мною, разве только будет повеление свыше. Если же есть на то воля Владыки моего, чтоб лукавые возобладали над созданием, то принимаю сие не огорчаясь, как не желающий, чтоб воля Господа моего осталась без исполнения". Таким образом в искушениях твоих будешь исполнен радости, как уведавший и в точности сознавший, что управляет и распоряжает тобою Владычнее мановение. Так подкрепляй сердце свое упованием на Господа.

58. Хранение языка не только заставляет ум воспрянуть к Богу, но и делам явным, совершаемым с помощью тела, втайне доставляет великую силу к их совершению, и также просвещает и в тайном делании, как говаривали отцы, потому что хранение уст заставляет совесть воспрянуть к Богу, если только соблюдает кто молчание с ведением.

59. За всякой мыслью доброго желания последует ревность, горячностью своею уподобляющаяся огненным углям; и она обыкновенно ограждает сию мысль, и не допускает, чтобы приближалось к ней какое либо сопротивление, препятствие и преграда. Это есть добродетель, без которой не производится доброе. Некто, облеченный во Христа, ревность сию назвал псом и стражем закона Божия.

    Эта сила ревности двумя способами пробуждается, укрепляется и воспламеняется, на хранение дома (души), – и также двумя способами приводится в изнеможение, дремоту и леность.

    Пробуждение и воспламенение ее бывает (во 1-х), когда человеку приходит на мысль какой-нибудь страх, заставляющий его бояться за то благо, которое он приобрел, или имеет в виду приобрести, чтобы не было оно украдено, или уничтожено. Когда возбужден этот страх, тогда ревность день и ночь разгорается, как пылающая печь, – и, подобно Херувиму, непрестанно внимает тому, что окрест, и всеусердно блюдет свое благо, от всяких вражеских искушений совне и совнутрь.

    И другой есть способ воспламенения сей ревности, – когда в душе наиболее возрастает вожделение добродетели. И в какой мере возрастает в душе сие вожделение, в такой же воспламеняется и ревность к добродетели.

    Первый повод к охлаждению ее есть, – когда в душе уменьшится, или прекратится самое вожделение добра; а второй повод, – когда войдет в душу какой-то помысел уверенности и отважности и утвердится в ней, – и человек станет надеяться, думать и держаться той мысли, что нет ему причины бояться потерпеть вред от какой-либо силы; потому слагает с себя орудие ревности, и бывает дом без стража, пес засыпает, и надолго оставляет стражу.

    То и другое бывает от того, что вошел в душу какой-либо самый тонкий помысел гордыни, и возгнездился там; или человек стал более предаваться попечению о преходящем, или частому обольстительному для него сообщению с мiром. Или бывает сие от чрева, этой госпожи всего худого. Всякий раз как подвижник вступает в общение с мiром, душа его тотчас изнемогает. То же бывает, когда сходится он с многими, которые по тщеславию неизбежно сокрушают душу его. Ум подвижника, входящего в общение с мiром, уподобляется кормчему, который спокойно идет по морю, и внезапно попадает в средину подводных камней и терпит крушение.

60. Предпочитать доброе изволение есть дело желающего; довершать же выбор доброго изволения – дело Божие. Для сего человек имеет нужду в Божией помощи. Будем же делать так, чтоб за появляющимся в нас добрым желанием следовали частые молитвы, с прошением не только оказать нам помощь, но и показать, благоугодно ли желание сие воле Божией, или нет. Ибо не всякое доброе желание входит в сердце от Бога, но только то, которое полезно.

61. Иногда человек желает доброго, но Бог не помогает ему; потому что иногда подобное сему желание входит и от дьявола, не на пользу нам, а во вред, – или потому, что дело желаемое не в меру нам, так как мы не достигли еще соответствующего тому жития, – или потому, что оно чуждо принятому нами на себя образу, – или потому, что не пришло еще время, когда можно исполнить оное, или начать его исполнение, – или потому, что не имеем ни ведения, ни телесных сил достаточных для него, – или потому, что обстоятельства времени не способствуют нам в том. Диавол, между тем всячески ухищряется прикрасить такое дело благовидностью, чтоб склонив на него расстроить душевный покой, или причинить вред телу. Посему надлежит тщательно обсуждать и добрые желания. Лучше же с советом все твори.

62. Добродетель есть матерь печали; от печали рождается смирение; смирению дается благодать. И воздаяние потом бывает уже не добродетели, и не труду ради ее, но рождающемуся от них смирению. Если же оно утрачено, то первые будут напрасны.

63. Господь требует не одного делания заповедей, но паче исправления души, для которого узаконил заповеди. – Тело равно действует и в десных и в шуих делах; ум же при сем правым является или погрешает, судя по настроению своему.

64. Дарование без искушений – погибель для приемлющих оное. Если делаешь доброе пред Богом, и Он дает тебе дарование; умоли Его дать тебе умение смириться, сколько для тебя прилично, или приставить к тебе стража над дарованием, или взять у тебя оное, чтоб оно не было для тебя причиною погибели. Ибо не для всех полезно хранить богатство.

65. Добродетели сопряжены со скорбями. Кто уходит от скорбей, тот несомненно разлучается и с добродетелью. Если желаешь добродетели, то предай себя на всякую скорбь. Ибо скорби рождают смирение. Пока не достигнем истинного ведения, дотоле посредством искушений приблизимся к смирению. Кто без скорби пребывает в добродетели своей, тому отверста дверь гордости.

66. Когда человек пребывает в гордости, тогда удаляется от него промыслительный Ангел, Который близ него и возбуждает в нем попечение о праведности. Когда же человек оскорбит сего Ангела, и он удалится от него, тогда приближается к нему чуждый (дух тьмы), – и с того времени нет уже у него попечения о праведности.

67. Бог нередко попускает, чтобы добродетельные искушаемы были чем-либо, – дозволяет, чтобы отовсюду восставали против них искушения, поражает их в теле их, как Иова, ввергает в нищету, делает, что отступает от них человечество, поражает их в том, что приобретено ими; только к душам их не приближается вред. – И невозможно, чтобы, когда идем путем правды, не встретилась с нами печаль, тело не изнемогло в болезнях и трудах, – и пребывало неизменным, если только возлюбим жить в добродетели. – Когда человек совершает шествие свое по Богу, – и встретится с ним что либо подобное; тогда не прилично ему уклоняться от стези своей, но должен он с радостью, без пытливости принимать это и благодарить Бога, что послал ему благодать сию, и сподобился он ради Бога впасть в искушение, и сделаться сообщником в страданиях с Пророками, Апостолами и прочими Святыми, ради пути сего претерпевшими скорби. От людей ли, от демонов ли, от тела ли придут на него искушения, да будет сие для него поводом к благодарению. Ибо невозможно, чтобы Бог возжелавшему пребывать с Ним иначе как оказал благодеяние, а не послав на него искушения за истину; как и человеку сделаться достойным того, чтобы сподобиться сего величия, – т.е. войти в искушения и возрадоваться, – невозможно без благодати Христовой.

    Дело сие столь велико, что св. Павел явно называет дарованием, когда человек сподобляется пострадать ради надежды на Бога, говоря Филиппийцам: от Бога даровася вам не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати (Филип. 1, 29). Также и св. Петр написал в послании своем: когда страждете правды ради, блажени есте (1 Петр. 3, 14), – потому что сделались общниками страстей Христовых.

    Не надлежит тебе, тогда как живешь пространно, радоваться, в скорбях же посуплять лице, и почитать их чуждыми пути Божию. Ибо стезя его от века и от родов крестом и смертью пролагается. А у тебя откуда такая мысль (прохладно идти путем Божиим)? – Дознай из этого, что ты вне пути Божия и удаляешься от него, не хочешь идти по следам Святых, или намереваешься устроить себе иный особенный путь, и по нем идти не страдая. Путь Божий есть ежедневный крест. Никто не восходил на небо, живя прохладно. – О пути же прохладном знаем, где он оканчивается.

68. Истинные праведники всегда помышляют в себе, что недостойны они Бога, – и самое то, что они истинные праведники, дознается из того, что они признают себя окаянными и недостойными попечения Божия, и исповедуют сие тайно и явно, и умудряются на сие Святым Духом, чтоб пребывать в труде и тесноте, пока находятся в жизни сей. Время же упокоения Бог соблюл им в будущем веке. И имеющие в себе живущего Господа, посему самому не желают быть в покое и освободиться от скорби, хотя по временам и дается им таинственно утешение в духовном.

69. Такова воля Духа, чтобы возлюбленные Его пребывали в трудах. Не Дух Божий пребывает в тех, кои пребывают в покое. Тем и отличаются сыны Божии от прочих, что живут они в скорбях; а мiр гордится роскошью и покоем. Не благоволил Бог, чтобы возлюбленные Его покоились, пока они в теле, но паче восхотел, чтобы они, пока в мiре, пребывали в скорби, в тяготе, в трудах, в скудости, в наготе, в нужде, в унижении, в оскорблениях, в утружденном теле, в печальных мыслях, чтоб исполнялось на них сказанное: в мiре скорбни будете (Иоан. 16, 33). Господь знает, что живущим в покое невозможно пребывать в любви Его, и потому отказывает им в покое и услаждении оным.

70. По любви, какую Святые показали к Богу, страдая за Имя Его, сердце их приобретает дерзновение взирать на Бога непокровенным лицом, и просить Его с упованием. – Велика сила дерзновенной молитвы. Потому, попускает Бог, чтобы Святые Его искушаемы были всякой печалью, и также опытно изведовали помощь Его и то, сколько промышляет о них Бог. Вследствие искушений приобретают они мудрость, и из опыта почерпают ведение о всем, чтоб не потерпеть осмеяния от демонов. Если бы Бог упражнял их в одном добром, то не доставало бы им обучения в другой части, и во бранях бывали бы они слепы.

71. Если человек не бывает сперва искушен испытанием худого, то он не имеет вкуса в добром, чтоб когда встретится в худом доброе, воспользоваться тем с ведением, как своею собственностью. Как приятно знание, заимствованное самым делом из опыта и из упражнения, и какую силу доставляет оно тому, кто долговременным опытом своим приобрел оное в себе самом, – сие познается теми, которые изведали содействие сего знания, равно как немощь естества и помощь Божественной силы, – и уверились в этом. Ибо тогда только познают они сие, когда Бог, удержав сперва силу Свою от содействия им, приводит их в сознание немощи естества, трудности искушений, лукавства вражеского, и того, с кем у них борьба, каким облечены они естеством, и как были охраняемы Божеской силою, сколько совершили пути, сколько возвысила их Божия сила, и сколько бывают они немощны в борьбе со всякой страстью, если удаляется от них эта Божия сила, – так что из всего этого приобретают они смирение, приближаются к Богу, начинают ожидать Его помощи и пребывать в молитве. И откуда бы заняли они все это, если бы не приобрели опыта о многом худом, впав в сие худое по Божию попущению, как говорит Апостол: за премногая откровения да не превозношуся, дадеся ми пакостник плоти, аггел сатанин (2 Кор. 12, 7)? Но в искушениях, многократно испытывая Божию помощь, человек приобретает и твердую веру; от чего делается небоязненным и приобретает благодушие в искушениях.

72. Искушение полезно всякому человеку. Подвижники бывают искушаемы, чтоб присовокупить нечто к богатству своему; расслабленные, чтобы охранять им себя от вредного; погруженные в сон, чтобы приуготовляться им к пробуждению; далеко стоящие, чтоб приблизиться им к Богу; свои Богу, чтоб веселиться им с дерзновением. – Всякий необученный сын приемлет богатство из дома Отца своего не в пользу себе. Поэтому-то Бог сперва искушает и томит, а потом показует и дарование.

73. Человек, пока в нерадении, боится часа смертного; а когда приблизится к Богу, боится сретения суда, когда же всецело поступит в предняя, тогда любовью поглощается тот и другой страх. – Почему же это? – Потому что пока человек остается в ведении и житии телесном, ужасается он смерти. Когда же бывает в ведении духовном и в житии добром, тогда ум его всякий час занят памятованием будущего суда; так как право стоит он по своему естеству, движется в душевном чине, занимается своим ведением и житием, и благоустроен для того, чтобы приближаться к Богу. Но когда достигнет оного ведения истины, по возбуждении в нем ведения тайн Божиих и по утверждении надежды будущего; тогда любовью поглощается и оный телесный человек, подобно животному боящийся заклания, и человек разумный, боящийся суда Божия; сделавшийся же сыном украшается любовью, а не устрашающим вразумляется жезлом, говоря: Аз же и дом отца моего служити будем Господеви (Нав. 24, 15).

74. Блажен, у кого помышление всегда о Боге, и кто с Ним одним пребывает в беседе ведения своего. Радость о Боге крепче здешней жизни; и кто обрел ее, тот не только не посмотрит на страдания, но даже не обратит взора на жизнь свою. Любовь сладостнее жизни, и разумение по Богу, от которого рождается любовь, еще сладоснее паче меда и сота. Любви – не печаль, принять тяжкую смерть за любящих. Любовь есть порождение ведения; а ведение есть порождение душевного здравия, здравие же душевное есть сила, происшедшая от продолжительного терпения.

75. Жизнь вечная есть утешение в Боге; и кто обрел утешение в Боге, тот почитает излишним утешение мiрское.

    Приял ли кто мудрость от Духа, познает он из самой мудрости, которая в сокровенности его и в чувствах учит его смиренным нравам.

    Достиг ли кто смирения, узнает он из того, если находит для себя гнусным угождать мiру своим общением с ним, или словом; и если в глазах его ненавистна слава мiра сего.

76. Страсти (в действии) суть приражения, которые, бывая производимы вещами мiра сего, увлекают под предлогом необходимости, удовлетворять потребностям жизни; и приражения сии не прекращаются, пока стоит мiр сей. Но человек, который сподобился Божественной благодати, вкусил и ощутил нечто высшее сего, не попускает приражениям сим входить в сердце его; потому что вместо их возобладало в нем другое, лучшее их вожделение, – и к сердцу его не приближаются ни самые сии приражения, ни порождаемое ими, но остаются они вне бездейственными, – не потому, что нет уже страстных приражений, но потому, что приемлющее их сердце мертво для них и живет чем то иным; не потому, что человек успокоился в следствие хранения рассудительности и дел, но потому, что в уме его нет ни от чего тревоги, сознание его насыщено, насладившись чем-то иным.

77. Если будем хранить закон трезвения и дело рассудительности в ведении, то борьба с страстными приражениями совсем не приблизится к уму. Воспрещается же войти им в сердце в следствие не борьбы, но пресыщения сознания и ведения, каким наполнена душа, и желания чудных, находимых в душе, созерцаний.

    Пока человек живет, имеет нужду в трезвенности, попечительности и бодренности, чтобы охранять свое сокровище. Но если оставит он назначенный ему предел (пост), то сделается немощным и будет окраден.

    Не до того только времени трудиться должно, пока увидишь плод; но надо подвизаться до самого исхода. Ибо нередко и созревший плод побивает внезапно град.

78. Если приобучим себя к доброму размышлению (поучению в сердце); то будем стыдиться страстей, как скоро встретимся с ними. Но будем стыдиться приближения к страстям и по причине их виновности.

79. Когда из любви к Богу желаешь совершить какое дело, пределом желания сего поставь смерть; и таким образом на самом деле сподобишься взойти на степень мученичества в борьбе с каждою страстью, и не понесешь никакого вреда от того, что встретится с тобою внутри оного предела, если претерпишь до конца, и не расслабеешь. Помышление немощного рассудка немощною делает и силу терпения: а твердый ум и тому, кто следует помышлению его, сообщает силу, какой не имеет природа.

80. Житие мiра сего подобно начертанию букв на таблицах; и когда кто захочет и пожелает, прибавляет к ним и убавляет, и делает перемену в буквах. А жизнь будущая подобна рукописаниям, начертанным на чистых свитках, запечатанным царской печатью, в которых не допускается уже ни прибавление, ни убавление. Поэтому, пока мы среди изменения, будем внимательны к себе и пока имеем власть над рукописанием жизни своей, какое пишем своими руками, постараемся делать в нем дополнения добрым житием, и изглаждать в нем недостатки прежнего жития. Ибо пока мы в мiре сем, Бог не прилагает печати ни к доброму, ни к худому, до самого часа исшествия из сей жизни.

81. Молитва имеет нужду в упражнении, чтобы ум умудрился долговременным пребыванием в оной. Молитву предваряет отшельничество (уединение, отвлечение мыслей от всего стороннего). Отшельничество нужно ради молитвы, а молитва – для того, чтоб приобрести нам любовь Божию; потому что вследствие молитвы сыскиваются причины любить Бога.

82. Надлежит знать нам, что всякая беседа к Богу, совершаемая втайне, всякое попечение доброго ума о Боге, всякое размышление о духовном установляется молитвою, и нарицается именем молитвы, и под сим именем сводится во едино, – будешь ли разуметь различные чтения, или глас уст в славословии Богу, или заботливую печаль о Господе, или телесные поклоны, или псалмопение, или все прочее, из чего составляется весь чин подлинной молитвы, от которой рождается любовь Божия; потому что любовь от молитвы, а молитва от пребывания в уединении; в уединении имеем мы нужду для того, чтобы нам была возможность удобнее беседовать с Богом.

83. Храни себя от самомнения во время добрых в тебе изменений. Немощь свою и невежество свое в рассуждении тонкости сего самомнения рачительно открывай Господу в молитве, чтоб не быть тебе оставлену и не искуситься в чем-либо срамном; потому что за гордостью следует блуд, а за самомнением обольщение.

84. Когда на одну сторону положишь все прочие дела подвижнические, а на другую – молчание, то найдешь, что оно перевешивает на весах. Много советов у людей; но когда сблизится кто с молчанием, излишним будет для него делание хранения их, и излишними окажутся прежние дела, и сам он окажется превзошедшим сии делания; потому что приблизился к совершенству.

85. Пусть у тебя всегда берет перевес милостыня. Наше милосердие пусть будет зерцалом, чтобы видеть в себе самих то подобие, и тот истинный образ, какой есть в Божием естестве и в сущности Божией. Сердце жестокое и немилосердое никогда не очистится. Человек милостивый – врач своей души; потому что как бы сильным ветром из внутреннести своей разгоняет он омрачение страстей. Это, по Евангельскому слову жизни, добрый долг, данный нами в заем Богу.

86. Когда приближаешься к постели своей, скажи ей: "в эту ночь, может быть, ты будешь мне гробом, постеля; и не знаю, не придет ли на меня в эту ночь, вместо сна временного, вечный будущий сон". Поэтому, пока есть у тебя ноги, иди вслед делания, прежде нежели связан ты узами, которых невозможно будет разрешить. Пока есть у тебя персты; распни себя в молитве, прежде нежели пришла смерть. Пока есть у тебя глаза; наполняй их слезами, прежде нежели покрыты они прахом. Как роза, едва подует на нее ветер, увядает; так если внутри тебя дохнуть на одну из стихий, входящих в состав твой, ты умрешь. Положи, человек, на сердце своем, что предстоит тебе тотчас отшествие, и непрестанно говори себе: – "вот у дверей уже пришедший за мною посланник. Что же я сижу? – Переселение мое вечно; возврата уже не будет.

87. Кто любит собеседование со Христом, тот любит быть уединенным. А кто любит оставаться со многими, тот друг мiра сего. Если любишь покаяние, люби и безмолвие. Ибо вне безмолвия покаяние не достигает совершенства. Если любишь безмолвие – матерь покаяния, то с удовольствием возлюби и малый телесный вред, и укоризны, и обиды, какие польются на тебя за безмолвие. Приверженность к безмолвию есть непрестанное ожидание смерти. Кто без сего помышления вступает в безмолвие, тот не может понести того, что неизбежно сопряжено с сим образом жития.

88. Будем любить безмолвие, пока мiр не умерщвлен в сердцах наших. Будем всегда памятовать о смерти, и в сем помышлении приближаться к Богу сердцем своим, – и презренными сделаются для нас мiрские удовольствия.

89. Один из безмолвников говорил: "я подвизаюсь в безмолвии для того, чтобы услаждались для меня стихи при чтении и молитве. И когда от удовольствия при уразумении их умолкнет язык мой; тогда, как бы во сне каком, прихожу в состояние сжатия чувств и мыслей моих. И тогда, когда при продолжительности сего безмолвия утихнет сердце мое от мятежа воспоминаний, тогда посылаются мне непрестанно волны радости внутренними помышлениями, сверх чаяния внезапно приходящими к услаждению сердца моего".

90. Другой же говорил: "Безмолвие отсекает предлоги и причины к новым помыслам, и внутри стен своих доводит до обветшания и увядания воспоминания о предзанятом нами. И когда обветшают в мысли старые вещества, тогда ум, исправляя их, возвращается в свой чин".

91. Иной еще говорит: "избери себе делание усладительное – непрестанное бдение по ночам, во время которого все отцы совлекались ветхого человека, и сподобились обновления ума. В сии часы душа ощущает оную бессмертную жизнь, и ощущением ее совлекается одеяния тьмы и приемлет в себя Духа Святого".

92. И еще: "чувства сии (внешние) подчинить власти души невозможно без безмолвия и отчуждения от людей; потому что разумная душа, быв существенно соединена и сопряжена с сими чувствами, ими и своими, под впечатлением их, помыслами невольно увлекается, если человек не будет бодрствен в сокровенной молитве".

93. Как от семени пота постов произрастает колос целомудрия, так от сытости – похотное жжение, а от пресыщения – нечистота. При алчущем и смиренном чреве никак не проникают в душу срамные помыслы.

94. Как просветляется красота твоя, целомудрие, возлежанием на голой земле, трудом алкания, отъемлющего сон, злостраданием плоти, которая, при воздержании от яств, между ребрами и чревом делается подобною глубокому рву! Всякая снедь, приемлемая нами внутрь и всякое упокоение плоти образуют в нас срамные представления и безобразные мечтания; и они, порождаясь, раздражают нас к тайному склонению к делам срамным. А пустота чрева и мысли наши делает страною пустынною, не тревожимою помыслами, и безмолвствующею от всех мятежных помыслов.

95. Некоторые нужные указания безмолвствующему: Если во время разных служб, бываешь, по возможности, далеким от парения ума, и внезапно пресекается стих на языке твоем, и на душу твою налагает оковы молчания, без участия твоей свободы, и последует сие за долговременным пребыванием на безмолвии; то знай, что ты в безмолвии своем простираешься вперед, и что кротость начала в тебе углубляться. Ибо простое безмолвие в правду достойно осуждения.

    Если примечаешь в душе своей, что при каждом возникающем в ней помысле, при каждом припамятовании, и во время созерцаний, какие бывают в безмолвии твоем, глаза твои наполняются слезами, и слезы без принуждения текут по ланитам твоим; то знай, что начало совершаться пред тобою отверстие преграды на разорение сопротивных.

    Если находишь в себе, что по временам мысль твоя, без предварительного о том примышления, вне обычного порядка, погружается внутрь тебя, и пребывает в этом состоянии около часа, или сколько-нибудь времени, а потом примечаешь, что мiр царствует в помыслах твоих, – и то же самое повторяется с тобою всегда; то знай, что облако начало приосенять скинию твою.

    Если же, когда вступишь в дело сие, не обретаешь мира от тревожащих себя страстей; то не дивись. Если недро мiра, по удалении от него лучей солнечных, надолго остается темным, также запах врачевств и аромат мνра, разливающийся в воздухе, пребывают не малое время, прежде нежели рассеются и исчезнут; то тем паче страсти, подобно псам, привыкшим лизать кровь в мясной лавке, когда не дают им обычной пищи, стоят и лают, пока не сокрушена будет сила прежнего их навыка.

    Когда же простираешься ты вперед, то следующие явственные признаки найдешь близкими в душе своей: будешь укрепляться во всем надеждою и обогащаться молитвою, – не оскудеет никогда в уме твоем служащее к пользе всякий раз, когда встречаешься с людьми и ощущаешь немощь естества человеческого (каждый такой случай будет охранять тебя от гордыни), – недостатки ближнего сделаются недостойными внимания в очах твоих, – вожделеешь ты выйти из тела сего с таким же желанием, с каким стал бы пребывать в будущем веке, – о всяком скорбном приключении, встречающемся с тобою явно и тайно, найдешь, что по справедливости и по суду приблизилось к тебе все сие, и принесешь за то благодарение Богу.

96. Страсти приводятся в движение или какими-нибудь образами, или чувством без образов, и памятью сначала без страстных движений и помышлений, которая потом производит раздражение.

97. Всегдашнее бдение с чтением, и в след за оным частые поклоны не замедлят рачительным подать благомирного устроения сердца. И кто обрел его, тот обрел сими именно средствами. Желающие снова приобрести его имеют нужду пребывать в безмолвии, а вместе и в делании сказанного; прежде же всего им надо ни к чему кроме души своей не привязываться мыслью своею, упражняться же во внутреннем делании, да и в рассуждении самых дел, упражняться в тех именно, в которых особенно находим близким к себе определенное ощущение, утверждающее нас в добром настроении.

98. Во всяком разумном естестве без числа бывают перемены, и с каждым человеком ежечасно происходят изменения. Рассудительный может умудриться в уразумении сего, производя испытания над собою; если будет трезвиться, и наблюдать за собою в уме своем, то легко дознает, какое когда изменение принимает мысль его и как внезапно из мирного состояния приходит в смущение и по каким причинам.

    О сем и св. Макарий написал в наставление братиям, чтоб, во время изменения в противное, не впадали в отчаяние; потому что и с стоящими на степени чистоты, как с воздухом охлаждение, приключаются всегда ниспадения из лучшего в худшее состояние, между тем, как нет в них нерадения или послабления себе; напротив же того, даже когда соблюдают они чин свой, случаются с ними подобные ниспадения, противные намерению собственной воли.

    То же утверждает и блаж. Марк, говоря: "Изменения в каждом бывают, как в воздухе". В каждом, т.е., не в низших только и худших, но и в совершенных. Как в природе бывает холод и вскоре потом зной, – также град и не много спустя ведро: так бывает и в нашем упражнении, то брань, то помощь от благодати; иногда душа бывает в обуревании и восстают на нее жестокие волны, – и снова происходит изменение, потому что посещает благодать и наполняет сердце человека радостью и миром от Бога, целомудренными и мирными помыслами.

99. Итак и когда обуреваем бываешь, не отчаивайся, – и когда бываешь миром осеняем, не превозносись. Напротив того, рассмотри лучше в себе нечистые помыслы и те не благоприличные образы, какие утвердились в уме твоем во время обуревания, в час смятения и беспорядочности помыслов; – подумай и о том, с какой скоростью уклонился ты в страсти, и беседовал с ними в омрачении ума; и знай, что все это к смирению нашему навел на нас Божий Промысел, который о каждом из нас промышляет и устрояет, что кому полезно.

100. Смирение и без подвигов многие прегрешения делает простительными; без смирения же и подвиги бесполезны, даже уготовляют нам много худого. Что соль для всякой пищи, то смирение для всякой добродетели. Для приобретения его потребно непрестанно печалиться мыслью с уничижением и рассудительным болезнованием. И если приобретем его, то оно сделает нас сынами Божиими.

101. Господь наш опору нашей немощи указал в молитве, говоря: пробудитесь, бдите и молитеся, да не внидете в напасть (Мф. 26, 41). Молитесь и будьте не ленивы, во всякое время бодрствующе и молящеся (Кол. 4, 2. 3). Просите, и примете: ищите и обрящете: толцыте и отверзется вам. Всяк бо просяй приемлет, и ищай обретает, и толкущему отверзется (Мф. 7, 7. 8), Особенно же подтвердил, Он сие слово Свое, и к большей рачительности подвиг нас притчею о друге, который в полночь пришел к другу своему, и просил у него хлеба. Господь говорит: аминь глаголю вам, аще не даст ему, зане друг ему есть, но за безочство его, востав даст ему, елико требует (Лук. 11, 8). И вы молитесь, и не будьте нерадивы. Какое несказанное побуждение к дерзновению!

102. Господь знает, что прежде смерти не отъемлет Он у нас возможности к уклонению, что весьма близко к нам это изменение, и именно, переход от добродетели к пороку, что человек и естество его приемлют в себя противное; почему повелел нам быть тщательными и подвизаться во всегдашней молитве. И не ради только охранения самих себя от явного изменения повелел Он нам молиться; но и по причине тонкости и непостижимости того, что всегда с нами встречается, и не объемлется ведением ума нашего в тех состояниях, в каких нередко находимся не произвольно. Ибо, хотя мысли и весьма тверды и прилеплены к добру; однако Промысел Его неоднократно оставляет нас в пределе искушений, и ввергает в оные, как сказал блаженный Павел: дадеся ми пакостник плоти (2 Кор. 12, 7-9).

103. Мiр сей есть состязание и поприще для состязаний. Время это есть время борьбы. А во время борьбы, и во время состязания, закона не полагается, т.е. Царь не полагает воинам своим предела, пока не будет кончено состязание, и всякий человек приведен к дверям Царя Царствующих и там испытан, одержал ли в состязании победу, или обратил хребет свой. Тут один закон – бодрствовать, и противостоять. – Не будем же нерадеть о молитве, и не поленимся просить помощи у Господа, без Коего не можем творити ничесоже, Ему благоугодного. – Твердо будем держать в мысли, что пока мы в мiре сем, и оставлены во плоти, хотя бы вознеслись до небесного свода, но можем оставаться без дел и труда, и быть без попечения.

104. Совершенство сего поприща заключается в следующем: в покаянии, чистоте и в усовершении себя. (Покаявшийся вступает в борьбу со страстями, – и борется, пока очистится от них сердце; очищение сердца – предел борьбы, и дверь в область совершенства).

105. Некто был спрошен: "что есть покаяние?" И ответил: "оставление прежнего и печаль о нем"; также: "сердце сокрушенное и смиренное".

106. И еще был спрошен: "как может человек приобрести смирение?" И сказал: "непрестанным памятованием своих прегрешений и близости смерти, бедным одеянием, – тем, чтобы во всякое время предпочитать последнее место, и во всяком случае охотно принимать на себя дела самые последние и уничиженные, – не быть непослушным, – сохранять молчание, – не любить ходить в собрания, желать оставаться неизвестным и ни во что не избираемым, – не удерживать никакой вещи в полном собственном распоряжении, – ненавидеть беседу с многими лицами, – не любить прибытков, и сверх сего умом своим быть выше того, чтоб как ни есть порицать и обвинять всякого человека, и выше зависти, – не быть таким человеком, которого руки были бы на всех, и на котором были бы руки всех, но одному в уединении заниматься своим делом, и не брать на себя попечения о чем-либо в мiре, кроме себя самого. Короче сказать: странническая жизнь, нищета и пребывание в уединении – вот от чего рождается смирение и очищается сердце".

107. Признак достигших совершенства таков: если десятикратно в день преданы они будут на сожжение за любовь к ближним, то не удовлетворятся сим, как показали Моисей (Исх. 32, 32), и блаж. Павел (Римл. 9, 3), и прочие Апостолы. – Бог Сына Своего предал на крестную смерть, по любви к твари. А если бы у Него было что более драгоценное, и то дал бы нам, чтобы сим приобрести Себе род наш. – Подражая сему, и все Святые, стремясь к совершенству, домогаются уподобиться Богу совершенством любви к ближнему.

108. Никто не может взойти на степень этой любви, если не воcчувствует втайне надежды своей. Не могут приобрести любви к человекам те, которые любят мiр сей. Когда приобретет кто любовь, вместе с любовью облекается в Самого Бога. А тому, кто стяжал Бога, необходимо не только не соглашаться на приобретение с Ним чего либо иного, но и совлечься тела своего. Если же любовью к мiру облечется кто в этот мiр и в эту жизнь; то не облечется он в Бога, пока не оставит сего. Ибо Сам Бог засвидетельствовал сие, говоря: аще кто не оставит сего, и не возненавидит душу свою, не может Мой быти ученик (Лук. 14, 26). Должно не только оставить, но и возненавидеть это.

109. Почему так сладостна надежда, и всякие дела при ней бывают легки? – Потому что в этот час пробуждается в душе Святых естественное пожелание (благобытия), надежда же дает им пить сие в обители из своей чаши, и упоевает их. Оттого не чувствуют уже они труда, но делаются нечувствительными к трудам, к скорбям, и во все продолжение своего шествия думают, что шествие их совершается как по воздуху, а не человеческими идут они стопами; потому что невидима ими трудность пути, пред ними нет холмов и потоков, и бывают им острая в пути гладки (Ис. 40, 4). Внимание их обращено в лоно Отца их, – и самая надежда, как бы перстом, в каждое мгновение указывает им отдаленное и невидимое, зримое однако сокровенным оком веры, и желанием сего отдаленного, как бы огнем, разжигает все части души. Туда простирается все устремление их помыслов, и туда всегда поспешествуют они достигнуть. – Так надежда разжигает их как огнем, и не могут они дать себе отдыха в стремительном и непрестанном течении, совершаемом с радостью.

110. Бесстрастие не в том одном состоит, чтобы не ощущать страстей, но и в том, чтобы не принимать их в себя. В следствие многих и различных добродетелей, явных и сокровенных, приобретенных Святыми, страсти изнемогли в них, и не легко могут восстать на душу и ум их не имеет нужды непрестанно быть в рассуждении их внимательным; потому что во всякое время исполнен мыслями, какие с сознанием возбуждаются в разуме помышлением и беседою о превосходнейших нравах. И как скоро начинают возбуждаться страсти, ум внезапно восхищается от сближения с ними каким то уразумением, проникшим в ум; и страсти, как сказал блаж. Марк, остаются в них, как бы праздными.

111. Ум, по благодати Божией, исполняя добродетельные деяния, и приблизившись к ведению, мало ощущает того, что составляет худую и неразумную часть души. Ибо ведение восхищает его в высоту, и отчуждает от всего, что в мiре. И по причине непорочности Святых, и тонкости, удобоподвижности, и остроте ума их, а также по причине их подвига, очищается ум их, и оказывается просветленным, по сухости их плоти. И, вследствие обучения их безмолвию и продолжительного пребывания в оном, легко и скоро дается каждое внутреннее созерцание, и в изумление приводит их созерцаемым. При сем обыкновенно изобилуют они созерцаниями, и ум их никогда не имеет недостатка в предметах разумения, и никогда не бывают они без того, что производит в них плод духа. Долговременным навыком изглаждаются в сердце их воспоминания, которыми возбуждаются в сердце страсти, и ослабляется сила дьявольской власти. Ибо когда душа не дружится со страстями помышлением о них, тогда, поелику непрестанно занята она другою заботою, сила страстей не может в когтях своих удержать духовных чувств ее.

112. Как самомнение уносит душу выспрь и дает ей свободу парить в облаках своих помыслов и кружиться по всей твари, так смирение собирает душу во едино безмолвием, – и сосредоточивается она в себе самой. Как душа внутри тела сокрыта от зрения и от общения со всеми людьми, так и истинно смиренномудрый человек не только не желает быть видим и знаем людьми, но даже такова его воля, – погрузиться от себя самого в себя, сделаться ничем, как бы не существующим, не пришедшим еще в бытие. – И пока таковой человек бывает сокровен, заключен в себе и отлучен от мiра, – всецело пребывает он у своего Владыки.

113. Смиренномудрый никогда не останавливается посмотреть на собрания, народное стечение, волнение, шум, разгул, – не обращает внимания на слова, беседы, клики и рассеяние чувств, – ему желательно не то, чтоб иметь у себя многое и быть в непрестанных делах, но чтобы во всякое время быть свободным, не иметь забот, чтобы помыслы его не исходили вне его. Ибо уверен он, что если вдастся во многое, то не возможет пребыть без смущения помыслов; потому что при многих делах бывает много забот и сборище помыслов многосложных; а чрез это отверзается дверь страстям, удаляется тишина рассудительности и заключается дверь мира. Поэтому смиренномудрый охраняет себя от всего многого; и чрез это во всякое время бывает в тишине, в покое, в мире, в скромности, в благоговении.

114. В смиренномудром никогда не бывает поспешности, торопливости, смущения, горячих и легких мыслей, но во всякое время пребывает он в покое. Ничего нет, что могло бы его изумить, смутить, привести в ужас; потому что ни в печалях не ужасается он и не изменяется, ни в веселии не приходит в удивление и не ширится. Но все его веселие и радование о том, что угодно Владыке его.

115. Смиренномудрый не смеет и Богу помолиться, или просить чего либо, и не знает, о чем молиться; но только молчит всеми своими чувствами, ожидая одной милости и того изволения, какое изыдет о нем от лица достопоклоняемого Величия, – когда преклоняет он лице свое на землю, и внутреннее зрение сердца его вознесено к вратам во Святое Святых, где Тот, Коего селение – мрак, пред Кем смежаются очи Серафимов, – и осмеливается только так говорить и молиться: "по воле Твоей, Господи, да будет со мною".

116. Ходи пред Богом в простоте, а не в мудровании ума. За простотою следует вера; а за утонченностью и изворотливостью мудрования – самомнение; за самомнением же – удаление от Бога.

117. Когда предстанешь в молитве пред Бога, сделайся в помысле своем, как бы немотствующим младенцем. Не говори пред Богом чего либо от знания, но мыслями младенческими приближайся к Нему, и ходи пред Ним, чтобы сподобиться тебе того отеческого промышления, какое отцы имеют о детях своих младенцах. Сказано: храняй младенцы Господь (Пс. 114, 5), – не только сих малых телом, но и тех мудрых в мiре, которые, оставив ведение свое, волею своею уподобились младенцам, и стали учиться оной вседовлеющей Премудрости, которая, не достигается трудами обучения (книжного). Проси у Бога, чтобы Он дал тебе придти в меру сей веры. О сем молись не леностно, сего испрашивай с горячностью, об этом умоляй с великим рачением, пока не получишь. Сподобишься же этого, ежели прежде с верою понудишь себя попечение свое возвергнуть на Бога, и свою попечительность заменить Его промышлением. И когда Бог усмотрит в тебе сию волю, что со всею чистою мыслью вверился ты Самому Богу более, нежели самому себе, и понудил себя уповать на Бога более, нежели на душу свою: тогда вселится в тебя оная недоведомая сила, и ощутительно почувствуешь ты, что с тобою несомненно сила, – та сила, которую ощутив в себе многие идут в огонь и не боятся, и ходя по водам, не колеблются в помысле своем опасением, что потонут.

118. Не кажется ли тебе, что всячески это духовное ведение может иной приять ведением душевным? – Не только невозможно сим душевным ведением приять оное духовное, но даже нет возможности ощутить его и чувством кому либо из ревностно упражняющихся в ведении душевном. И если которые из них желают приблизиться к иному духовному ведению, то пока не отрекутся от сего душевного, и от всяких изворотов его тонкости, и многосложных его способов, и не поставив себя во младенческий образ мыслей, дотоле не возмогут приблизиться, хотя мало, к ведению духовному. Напротив того, великим препятствием бывают для них навык и понятия душевного ведения, пока не изгладят сего мало-помалу. Оное духовное ведение просто и не просиявает в помыслах душевных. Пока разум не освободится от помыслов многих и не придет в единую простоту чистоты, дотоле не возможет ощутить духовного ведения.

119. Если ты однажды вверил себя Господу, вседовлеющему для охранения твоего, и смотрения о тебе, то не заботься опять о чем-либо таковом, но скажи душе своей: "на всякое дело довлеет для меня Того, Кому единожды предал я душу свою. Меня здесь нет; Он это знает". – Тогда на деле увидишь чудеса Божии, – увидишь, как во всякое время Бог близок, чтобы избавлять боящихся Его, и как Его Промысел окружает, хотя и невидим. Но потому что невидим телесными очами Хранитель, пребывающий с тобою, не должен ты сомневаться о Нем, будто бы Его нет; ибо нередко открывается Он и телесным очам, чтобы тебе благодушествовать.

120. Как скоро человек отринет от себя всякую видимую помощь и человеческую надежду, и с верою и чистым сердцем пойдет вслед Богу; тотчас последует за ним благодать, и открывает ему силу свою в различных вспоможениях. Сперва открывает – в этом видимом касающемся тела, и оказывает ему помощь промышлением о нем, чтобы в этом всего более мог он восчувствовать силу о нем Божия Промысла. Уразумением же помощи в явном, уверяется он в помощи и в сокровенном, – в рассуждении коего благодать открывает пред ним хитросплетение мыслей и помыслов трудных, вследствие чего легко сыскивается человеком значение их, взаимная их связь, и прелесть их, и как они рождаются один от другого, – и губят душу. В то же время благодать посрамляет пред очами его всю злокозненность демонов, и как бы перстом указывает ему, что потерпел бы он, если бы не дознал сего. Тогда рождается у него мысль, что всякую вещь, малую и великую, должно ему в молитве испрашивать себе у Создателя своего.

121. Когда благодать Божия утвердит мысли его, чтобы во всем этом уповал он на Бога, тогда мало по малу начинает он входить в искушения. И благодать попускает, чтобы посылаемы были на него искушения, соответственные мере его, чтобы понести человеку силу их. И в сих искушениях ощутительно приближается к нему помощь, чтобы благодушествовал он, пока обучится постепенно и приобретет мудрость, и в уповании на Бога станет презирать врагов своих. Ибо умудриться человеку в духовных бранях, познать своего Промыслителя, ощутить Бога своего и сокровенно утвердиться в вере в Него, невозможно иначе, как только по силе выдержанного им испытания.

122. Благодать, коль скоро усмотрит, что в помысле человека начало появляться несколько сомнения, и стал он высоко о себе думать, тотчас попускает, чтоб усилились и укрепились против него искушения, пока не познает свою немощь и опять в смирении не емлется за Бога.

123. Не дивись, что когда приступаешь к добродетели, отовсюду источаются на тебя жестокие и сильные скорби; потому что и добродетелью не почитается та, совершение которой не сопровождается трудностью дела. Посему-то св. Иоанн (Колов или Пророк) сказал: "добродетели обычно встречать затруднения; она достойна порицания, когда привязана к покой". И блаж. Марк говорит: "всякая совершенная добродетель именуется крестом, когда исполняет заповедь Духа". Это Апостольское учение, что вси, хотящии жити в страхе Господнем и о Христе Иисусе, гоними будут (2 Тим. 3, 12). Господь же говорит: только кто погубит душу свою Мене ради, обрящет ю (Мф. 16, 25). Для того на первых порах предлагает Он тебе крест, чтоб ты прежде определил себя на крест, и потом уже послал душу свою идти вслед Его.

124. Ничто так не сильно, как отчаяние. Оно не знает, чтобы кто победил его десными ли-то, или шуими. Когда человек в мысли своей лишит жизнь свою надежды, тогда нет ничего дерзостнее его. Никто из врагов не может противостать ему, и нет скорби, слух о которой привел бы в изнеможение мудрование его; потому что всякая приключающаяся скорбь легче смерти, а он подклонил главу, чтоб принять на себя смерть.

125. Надежда покоя во все времена заставляла людей забывать великое, благое и добродетели. И прежде нас и до ныне, не от иного чего, но от сего именно, люди изнемогают, и не только не одерживают победы, но даже лишаются наилучшего. Посему скажем короче, что, если человек небрежет о Царстве Небесном, то разве по надежде малого здешнего утешения. Кто не знает, что птицы приближаются к сети, имея в виду покой?

126. Когда ум возревнует о добродетели, тогда и внешние чувства не уступают над собою победы никаким трудностям. Когда сердце возревнует духом, тогда тело не печалится о скорбях, не приходит в боязнь и не сжимается от страха; ибо тогда ум, как адамант, своею твердостью противостоит в нем всем искушениям. Возревнуем же, – и отбежит от нас нерадение, порождающее леность. Ревность порождает отважность и придает душе победоносную силу. Какая сила демонов может устоять, когда душа подвигнет против них свою природную ревность.

127. Древние отцы наши, зная, что ум наш не во всякое время в состоянии бывает стоять на одном и блюсти стражбу свою, в иное же время не может и усмотреть того, что вредит ему, облекались в нестяжательность, как в оружие, и уходили в пустыню, где нет житейских занятий, служащих причиною страстей, чтоб не иметь поводов к раздражению, пожеланиям, злопамятству. Против всего этого и подобного ею укрепляли и ограждали они себя, как не преоборимым столпом.

128. Когда человек пребывает в нестяжательности, непрестанно приходит ему на мысль переселение из сей жизни, – и всегдашнее прилагает он попечение о приготовлении к тому, – бегает всякого покоя, помысел о пренебрежении мiра животрепещет в уме его, крепкое стяжает он сердце для встречи опасностей без страха, не боится смерти, потому что ежечасно устремляет на нее взор, скорби, если встретятся, принимает с веселием и радованием, зная, что они доставляют венцы. Если же случится ему приобрести что либо преходящее, то в сей же самый час в душе его начинает пробуждаться любовь к телу, возникают помыслы о плотском покое, и о способах достать все служащее к тому; от сего далее отъемлется у него та твердость сердца, какую имел он, когда в своей нестяжательности был выше мiра, и душу его начинают обуревать мысли, наводящие страх за жизнь, потому отходит от него крепкое упование на Бога.

129. Разные изречения. – Как тому, у кого голова в воде, невозможно вдыхать в себя тонкого воздуха, так и тому, кто погружает мысль свою в здешние заботы, невозможно вдыхать в себя ощущения оного нового мiра.

     Как смертоносная воня расстраивает телесный состав, так и непристойное зрелище мир ума.

     Как стекло не может оставаться целым при столкновении с находящимся по близости камнем, так и Святой, когда надолго остается вместе и беседует с женою, не может пребыть в чистоте своей и не оскверниться.

     Как с корнем исторгаются деревья сильным и постоянным притоком вод, так искореняется и любовь к мiру в сердце притоком искушений устремленных на тело.

     Как горькие лекарства истребляют нечистоту худых соков в теле, так и жестокость скорбей очищает сердце от лукавых страстей.

     Как невозможно остаться невредимым тому, кто щадит своего врага на поле битвы, так невозможно и подвижнику душу свою избавить от погибели, если щадит он тело свое.

     Как юная дева, пораженная видом чего либо страшного, прибегши к родителям, емлется за одежду их и взывает о помощи, так и душа, в какой мере утесняется и сокрушается страхом искушений, в такой спешит прилепиться к Богу, призывая Его в непрестанной молитве. И пока искушения продолжают одно за другим нападать на нее, она умножает моление; а как скоро получает освобождение, предается парению мыслей.

     Как иной, принесши великий дар Царю, награждается от него ласковым взором, так и тому, кто имеет в молитве своей слезы, великий Царь веков, Бог, прощает всякую меру грехопадений, и награждает его благоволительным взором.

     Как человек имеющий при себе драгоценную жемчужину, проходя путем, на котором водятся разбойники, в непрестанном бывает страхе, что подвергнется нападению и будет ограблен, так и тот, кто несет бисер целомудрия и шествует в мiре, – этом полном врагов пути, – не может быть свободен от страха сих разбойников, пока не придет в обитель гроба, т.е. в страну упокоения.

     Как человек, который пьет вино в день плача, упившись, забывает всякую печаль о своем трудном положении, так и упоенный любовью Божией, в сем мiре, т.е., в доме рыдания, забывает все свои труды и печали, и по причине своего упоения делается бесчувственным ко всем греховным страстям, сердце его подкрепляется надеждою на Бога, душа его легка, как пернатая птица, ум его ежечасно возносится от земли, превыше всего человеческого парит он своими помыслами и наслаждается бессмертием у Всевышнего.

130. Смиренномудрие есть риза Божества. В него облеклось вочеловечившееся Слово, и чрез него беседовало с нами в теле нашем, прикрыв доблесть величия Своего и славу Свою сим смиренномудрием, чтобы тварь не была попалена воззрением на Него. Тварь не могла бы взирать на Него, если бы не восприял Он части от нее, и таким образом стал беседовать с нею. Поэтому всякий, кто облекается в сию ризу смирения, облекается в Самого Христа; потому что в то подобие, в каком видим был твари Своей и пожил с нею Христос, и он пожелал облечься по внутреннему своему человеку.

131. Смирение есть некая таинственная сила, которую, по совершении всего жития, восприемлют совершенные Святые. Сила сия не иначе как только одним совершенным в добродетели дается силою благодати, потому что добродетель сия заключает в себе все.

132. Не всякий кто скромен, молчалив, кроток, – достиг уже степени смиренномудрия. Да и того, кто смиренномудрствует при воспоминании грехопадений, сокрушаясь о них, не назовем смиренномудрым, хотя и это похвально; потому что он не обладает еще смирением, но ухищренно приближает его к себе, – он желает только смирения, но смирения нет еще у него. Совершенно смиренномудрый не имеет нужды мудрованием своим изобретать причины к смиренномудрию, но во всем являет смирение без труда и самопринуждения.

133. Если спросит кто, как приобрести смирение, – ответим ему: довлеет ученику сделаться подобным учителю своему, – рабу подобным господину своему (Мф. 10, 25). Смотри, как являл смирение Тот, Кто заповедал оное и дарует сие дарование, – подражай Ему и приобретешь его.

134. Всячески должно избегать всего, что раздражает в нас злые страсти, особенно же отсекать в себе причины страстей и то, чем страсти, хотя бы то самые малые, приводятся в действие; когда же не смотря на то страсти придут в движение, надо противостоять им и бороться с ними. Для того и другого самое лучшее – погружаться во внутреннего своего человека, и там уединенно пребывать, непрестанно возделывая виноградник сердца своего. Когда ум наш пребывает там уединенно и отшельнически, тогда не он уже ведет брань со страстями, но благодать.

135. Целью пришествия Спасителя, когда Он дал нам животворящие заповеди Свои, как очистительные врачевства в нашем страстном состоянии, было то, чтобы очистить душу от повреждения, произведенного первым преступлением, и восстановить ее в первобытное ее состояния. Что врачевства для больного тела, то заповеди для страстной души. И явно, что заповеди постановлены вопреки страстям, для уврачевания преступной души.

136. Повреждение привзошло к нам от преступления заповедей. Из сего явствует уже, что здравие возвращается снова их хранением. А без делания заповедей; пока прежде всего не пойдем оным путем, ведущим к душевной чистоте, не должно нам и желать или надеяться душевного очищения. И не говори, что Бог и без делания заповедей может по благодати даровать нам душевное очищение. Это Господни суды, и Церковь не повелевает нам просить чего либо такого. Иудеи, во время возвращения своего из Вавилона в Иерусалим, шествовали путем естественным; но Иезекииль сверхъестественно прибыл в Иерусалим и в Божественном откровении сделался зрителем будущего обновления. Подобное сему бывает и в рассуждении душевной чистоты. Иные путем протоптанным, чрез хранение заповедей в многотрудном житии, кровью своею приходят в душевную чистоту; а другие удостаиваются ее по дару благодати. И чудно то, что не позволено просить в молитве чистоты, даруемой нам по благодати, и отказываться от жития препровождаемого в делании заповедей. Ибо богатому, вопросившему Господа, что сотворив живот вечный наследую, Господь ясно сказал: соблюди заповеди (Лук. 10, 25), Когда же богатый домогался узнать еще больше, тогда сказал: аще хощеши совершен быти, иди продаждь имение твое и даждь нищим, и возми крест свой и гряди в след Мене (Мф. 19, 21). А это значит: умри для всего, что имеешь у себя, потом живи во Мне; изыди из ветхого мiра страстей, и потом вступи в новый мiр духа. Ибо Господь, сказав: возми крест свой (Мф. 16, 24), научил тем человека умереть для всего в мiре. И когда умертвил он в себе ветхого человека, или страсти, тогда сказал ему: гряди в след Мене. Ветхому человеку невозможно ходить путем Христовым.

137. Блаженный Василий Великий, и блаженные Григории, которые были любителями пустыни и восхваляли безмолвие, пришли на безмолвие не тогда, как не упражнялись в делании заповедей, но жили сперва в мiре, и хранили заповеди, какие должно было хранить живущим в обществе, и потом пришли в душевную чистоту, и сподобились духовного созерцания. И после сего уже поспешили они и вышли на пустынное безмолвие; и с сего времени пребывали со внутренним своим человеком; посему сделались умозрителями, и пребыли в духовном созерцании, пока не призваны благодатью сделаться пастырями Церкви Христовой.

138. Пустыня усыпляет страсти. Но от человека требуется на это одно – усыпить страсти свои, а и то, чтоб искоренить их, т.е. преодолеть, когда будут против нас упорствовать. Страсти же усыпленные пробуждаются, как скоро встречается причина придти им в действительность. Будем же желать пустыни не потому только, что она усыпляет страсти, но пожелаем, чтобы при недостатке чувственного и в удалении от всех, умудриться нам в ней, и чтоб обновился в нас внутренний, духовный о Христе человек; чтобы на всякий час быть нам наблюдателями над самими собою, и чтобы ум наш сделался бодрственным и охранял себя ежечасно и не похищалось у него памятование надежды его.

139. Господь наш, для уподобления нашего величию Отца небесного, назначил нам милосердие, иноки же предпочитают милосердию безмолвие. Как это примиряется?

     Господь для уподобления нашего Отцу Небесному назначил милосердие, потому что оно милосердых приближает к Богу. И мы, иноки, чтим безмолвие, не исключая милосердия, а стараясь сколько возможно удалиться от суетного попечения и мятежа; – мы не имеем в намерении противостоять долгу (относительно ближних), но заботимся о безмолвии, чтоб (вернее исполнить другой высший долг) пребывать в Богомыслии, которым всего более можем возвратить себе чистоту и приблизиться к Богу. Если же когда на известное время будет необходимая какая потребность в нас братиям, не должно нерадеть об оной. Посему будем непрестанно понуждать себя, во всякое время внутренне быть милосердыми ко всякому разумному естеству. Ибо так внушает нам учение Господне, и в этом, а не в чем-либо пустом состоит отличие нашего безмолвия. И надобно не только это внутреннее наше милосердие хранить, но, когда призывают обстоятельства, не вознерадеть и о том, чтобы доказать любовь свою явно.

140. Жизнодавец полноту заповедей заключил в двух заповедях, объемлющих собою все прочие, – в любви к Богу, и в подобной же любви к образу Божию. И первая удовлетворяет цели духовного созерцания; а вторая созерцанию и деятельности. Ибо естество Божие просто, невидимо, и естественно ни в чем не имеет нужды, и сознание при самоуглублении своем естественно не имеет нужды, в отношении к Богу, в телесной деятельности, деятельность его при сем проста, и обнаруживается в единой части ума, сообразно той простоте достопоклоняемой Вины, Которая выше плотского чувства. А вторая заповедь, т.е. человеколюбие, по двойственности естества, требует, чтобы мы то, что исполняем невидимо в сознании, подобным образом желали исполнить и телесно.

     Поелику деятельность везде предшествует созерцанию, то невозможно кому либо возвыситься до области этого высшего, если самым делом не исполнит прежде низшего. И ни один человек не смеет сказать относительно любви к ближнему, что преуспевает в ней душой своею, если оставлена им та часть, которая, по мере сил, сообразно с временем и местом, исполняется телесно. Ибо при сем только исполнении делается достоверным, что есть в человеке совершенная любовь. И когда бываем в этом, по возможности, верны и истинны, тогда дается душе сила, в простых и ни с чем несравнимых понятиях простираться до великой области высокого и Божественного созерцания. А где нет возможности, любовь к ближнему совершить в делах видимых телесно, там достаточно пред Богом любви нашей к ближним, совершаемой только душой.

141. Желающий возлюбить Бога паче всего должен иметь попечение о чистоте души своей; чистота же души стяжается препобеждением и истреблением страстей. Страсти суть дверь заключенная пред лицом чистоты. Если не отворит кто этой заключенной двери, то не войдет он в непорочную и чистую область сердца. А без этого душа не может иметь и дерзновения в час молитвы; ибо дерзновение сие есть плод чистоты и трудов над стяжанием ее. Вот в каком все сие совершается порядке: терпение с принуждением себе борется со страстями за чистоту; если душа препобедит страсти, то приобретает чистоту; а истинная чистота делает, что ум приобретает дерзновение в час молитвы.

142. Отречемся от того, чтобы просить у Бога чего либо высокого; но паче всего приобретем терпение для всего, что ни бывает с нами, – и в великом смирении и сокрушении о том, что в нас, и о помыслах наших, будем просить отпущения грехов наших и душевного умирения. Одним из Отцов написано: "кто не почитает себя грешником, того молитва не приемлется Господом". Написано, – что не придет Царствие Божие с соблюдением (т.е. приметным образом) – (Лук. 17, 20). Мы с своей стороны будем всячески стараться привести область сердца своего в благоустроение делами покаяния и житием благоугодным Богу; Господне же придет само собою, если место в сердце будет чисто и не оскверненно. Чего же ищем с соблюдением, разумею высокие дарования Божии, то не одобряется Церковью Божией; и приемшие это приобретали себе гордость и падение. И это не признак того, что человек любит Бога, но душевная болезнь. Да и как нам домогаться высоких Божиих дарований, когда Павел хвалится скорбями, и высоким Божиим даром почитает общение в страданиях Христовых.

143. Пока душа болезнует страстями, она не ощущает чувством своим духовного, и не умеет вожделевать оного, вожделевает же то только по слуху ушей и по писаниям. Врачует от сих болезней душевную силу сокровенное делание заповедей, с приобщением Христовым страстям. Первоначально естество наше в вочеловечении Христовом прияло обновление, приобщилось Христову страданию и смерти; и потом по обновлении излиянием крови освятилось и сделалось способным к принятию заповедей новых и совершенных. А если бы заповеди сии даны были людям до излияния крови, до обновления и освящения естества нашего; то, может быть, и самые новые заповеди, подобно заповедям древним, отсекали бы только порок в душе, но не могли бы истребить в душе самый корень пороков. Ныне же не так: но сокровенное делание и заповеди новые и духовные, которые душа хранит, имея страх Божий, обновляют и освящают душу, и сокровенно врачуют все члены ее. Ибо явно для всех, какую страсть безмолвно в душе исцеляет каждая заповедь, и действенность их ощутительна и врачующему и врачуемому, как было и с кровоточивой женою.

144. Исцеление страстной части души может совершиться и по благодати, как было с блаженными Апостолами. Но это дело особенного Божия избрания; обыкновенно же душа приобретает здравие законным путем. Именно: кто деланием заповедей и трудными делами истинного жития препобедил страсти, тот законным – общим путем приобрел душевное здравие, и отдоен млеком вне овеществления мiра сего, и отсек в себе прежний свой нрав и возрожден, как и первоначально, в духовном, и по благодати, как приобретший понятия внутреннего человека, стал видим в области духа, и приял ею в себя мiр новый несложный.

145. Когда ум обновлен и сердце освящено; тогда все возникающие в нем понятия возбуждаются сообразно с естеством того мiра, в который вступает он. Сперва возбуждается в нем любовь к Божественному, и вожделевает он общения с Ангелами и откровения тайн духовного ведения; ум его очищает духовное ведение тварей, и воссиявает в нем созерцание тайн Святые Троицы, также и тайн достопоклоняемого ради нас домостроительства; и потом всецело входит в единение с ведением надежды будущего.

146. Если бы душа, когда заключена в области страстей, могла истинно уразумевать духовное, то не имела бы нужды спрашивать и дознавать о таинствах мiра духовного. Но явно, что обучение и ведение при страстях не приносят пользы, и не достаточны к тому, чтобы отверзать дверь, заключенную пред лицом чистоты. Когда же отъяты будут от души страсти, тогда ум просвещается и поставляется в чистом месте естества, и не имеет нужды в вопросах; потому что ясно видит блага, обретаемые на своем месте. Ибо как внешние чувства не в следствие обучения ощущают соприкосновенные им естества и вещи, но каждое чувство естественно ощущает встречающуюся ему вещь: так, подобным сему образом, представляй себе о созерцании духовном. Ибо ум, прозирающий в сокровенные тайны духа, если он в своем естественном здравии, вполне созерцает славу Христову, и не спрашивает и не учится, но наслаждается тайнами нового мiра, превыше свободы воли, соразмерно горячности веры и надежды на Христа.

147. Если желательно тебе, чтобы сердце твое сделалось обителью тайн нового мiра, то обогатись сперва делами телесными, постом, бдением, службою, подвижничеством, терпением, низложением помыслов, и прочим. Связывай ум свой чтением Писаний и углублением в оные, напиши пред очами у себя заповеди, и непрестанным собеседованием молитвенным и самоуглублением в молитвословии искореняй в сердце своем всякий образ и всякое подобие, предварительно тобою воспринятое. Приучай ум свой углубляться всегда в тайны Спасителева домостроительства; перестань просить себе ведения и созерцания, которые в своем месте и в свое время превышают словесное описание, и продолжай делание заповедей и труды в приобретении чистоты, и проси себе у Господа сподобиться умного жития. Начало, средину и конец жития сего составляет следующее: отсечение всего единением со Христом. Если же вожделеваешь созерцания тайн, самым делом возделывай в себе заповеди, а не одним стремлением к их ведению. Духовное созерцание действует в нас в области чистоты.

148. Созерцание у сынов таинства веры сопряжено с верою, и пасется на лугах Писания. Словеса, непостигаемые ведением, делаются понятными для нас при помощи веры, и ведение о них получаем в созерцании, какое бывает по очищении. Для духовных тайн, которые выше ведения, и которых не ощущают ни телесные чувства, ни разумная сила ума, Бог дал нам веру, которою познаем только, что тайны сии существуют. И от этой веры рождается у нас надежда о них (т.е. надежда уразуметь их). Верою исповедуем, что Бог есть Господь, Владыка, Творец и Устроитель всяческих. От сего потом совестью понуждаемые решаем, что должно нам хранить заповеди Его, и разуметь, что ветхие заповеди хранит страх, а животворные заповеди Христовы хранит любовь, как говорит Господь: аще любите Мя, заповеди Моя соблюдите. И Аз умолю Отца, и иного Утешителя даст вам (Иоан. 14, 15, 16). Пришествием Утешителя называет дарование откровения духовных тайн; посему в приятии Духа, Которого прияли Апостолы, – все совершенство духовного ведения. И Господь обещал, умолив Отца Своего, дать им Утешителя, чтобы Он при делании ими заповедей и очищении самих себя, пребыл с ними вовеки. Видишь ли, что за сохранение заповедей ум сподобляется благодати таинственного созерцания и откровений духовного ведения.

149. Хранение заповедей такую силу являет, когда совершается из любви к Даровавшему их, а не по страху. Поэтому законная дверь вводящая в созерцание есть любовь. На всех восхождениях откровений ведения и таинственных созерцаний Божественная любовь вводит и низводит стяжавших ее. Потому сперва должно приобрести любовь; а после того созерцание духовного будет у нас естественно. И уразумей мудрость блаженного Павла, как он оставил все дарования, сообщаемые благодатью, и просил самого существенного, – того, чем приемлются и хранятся дарования, т.е. любви (1 Кор. гл. 13). Она место откровений; и на сем месте созерцание показывает нам себя само собою. Как по мере естественного возраста душа приемлет в себя новое и новое ведение о существующем в мiре, и день ото дня обучается этому более и более, так и в духовном человек приемлет в себя духовное созерцание и Божественное ощущение, и обучается этому в той мере, в какой ум возрастает в разумном житии. Когда же придет он в область любви, тогда созерцает духовное на своем месте.

150. Пока человек употребляет усилие, чтобы духовное снизошло к нему, оно не покоряется. И если дерзновенно возмечтает он, и возведет взор к духовному, и будет доходить до него разумением не во время, то скоро притупляется зрение его, и вместо действительного усматриваются им призраки и образы. Как скоро постигнешь ты это рассудительным умом своим, то не будешь домогаться созерцания не во время. Если же кажется тебе, что и теперь (прежде вступления в область чистоты и любви) видишь созерцание, то созерцание сие есть тень призрака, а не созерцание; потому что у всего мысленного бывает подобие и мечтательный образ, а бывает также и истинное созерцание. И в естественном порядке иногда видится действительное, а иногда противное тому; глаз вместо действительности видит тень, видит воду, где нет воды, видит здания, висящие на воздухе, между тем, как они стоят на земле. По такому явлению телесного то же представь себе и о мысленном.

151. Если зрение ума не будет очищено деланием заповедей, делами безмолвного жития, не приобретет в совершенстве света любви, не преуспеет возрастом в обновлении Христовом, то не возможет сделаться истинным зрителем Божественного созерцания. Все же те подобия духовного, какие думает составить себе ум, называются призраком, а не действительностью. И это, что ум видит одно вместо другого, происходит от того, что он не очистился. Это было и с философами внешними, которые почли духовным то, о чем не прияли истинного учения от Бога, – и разглагольствовали об этом в не надлежащем самомнении, единого Бога разделили в многобожии, говорили и соглашались между собою в глумлении помыслов, и эту мечту безумия помыслов своих назвали умозрением естеств.

152. Истинное созерцание естеств чувственных и сверхчувственных и самой Святой Троицы уделяется в Откровении Христовом. Ему научил и его указал человекам Христос, когда первоначально Своею Ипостасию совершил обновление естества человеческого, возвратил и дал ему первую свободу, и Сам проложил нам путь животворящими Его заповедями восходить к Истине. И естество наше тогда только способно сделаться зрителем истинного, а не мечтательного, созерцания, когда человек первоначально претерпением страданий, деланием и скорбью совлечется ветхого человека страстного, как новорожденный младенец совлекается одежды, выносимой из матерних ложесн. Тогда ум, возродившись духовно, делается способным приять созерцание отечества своего.

153. И созерцание сие бывает пищей ума, пока не придет он в состояние приять созерцание высшее первого созерцания; потому что одно созерцание передает человека другому созерцанию, пока ум не будет введен в область совершенной любви. Любовь есть обитель духовного, и водворяется в чистоте души. Когда ум станет в области любви, тогда действует благодать, ум приемлет духовное созерцание, и делается зрителем сокровенного.

154. Двумя способами, как я говорил уже, дается дарование откровений умного созерцания. Иногда дается по благодати за горячую веру; а иногда за делание заповедей и за чистоту. По благодати, как блаженным Апостолам, которые не деланием заповедей очистили ум, а горячею верою; потому что в простоте уверовали во Христа, и несомненно с воспламененным сердцем, последовали за Ним. И когда Христос совершил достопоклоняемое Свое домостроительство, Он послал им Духа Утешителя, Который очистил и усовершил ум их, и действенно умертвил внутри их ветхого страстного человека, и действенно оживотворил в них человека нового духовного. – Так и блаженный Павел обновлен был таинственно, и потом приял созерцание откровения тайн. Не написано, о чем Иисус беседовал с ним явно, но пишется, что сказал ему Анания: Савле брате, Господь наш Иисус Христос, явлейтися на пути, посла мя к тебе да прозрят очи твои, и исполнишися Духа Свята (Деян. 9, 17). – И когда крестил его, исполнился он Духа Святого; и ощутил сокровенные тайны откровений, как совершилось сие и с св. Апостолами, к коим Господь Иисус говорил: много имам глаголати вам, но не можете носити ныне: егда же придет Дух Святой, Он наставит вы на всяку истину, и грядущая возвестит вам (Иоан. 16, 12. 13).

155. И блаженный Павел тогда именно, как приял Духа Святого, и обновился Им, сподобился и тайн откровения, стал созерцать духом откровений, и услаждался созерцанием, слышал неизреченные глаголы, зрел созерцание высшее естества, восторгался созерцаниями небесных сил, и услаждался духовным. И да не будет того, что в безумии своем утверждают еретики (евктиты), будто бы сего восхождения достиг он по своему желанию! Ум вовсе не может восходить туда. Напротив того Павел восхищен был духом откровений, как сам написал в послании к Коринфянам (2 Кор. 12, 2. 4), вопреки этим суетным людям, которые уподобили себя св. Апостолам и мечты своих помыслов назвали духовными созерцаниями.

156. В рассуждении людей, которые исполнены страстей и входят в исследование о законах телесного и бестелесного, а потому не отличаются от больных, преподающих правила о сохранении здравия, одним из Святых написано: "Блаж. Павел, когда узнал об учениках, которые пренебрегали заповедями и не препобедили страстей, однако вожделевали блаженства в созерцании тайн, возможном лишь по очищении от них, сказал им: совлекитесь сперва ветхого человека страстей, и тогда вожделевайте облечься в человека нового, обновленного познанием тайн в подобие Творцу, и не вожделевайте моего и прочих Апостолов блаженства, действенно совершенного благодатью; потому что Бог егоже хощет милует: и егоже хощет ожесточет (Рим. 9, 18). Ибо кто противосстанет лицу Его, или воспротивится воле Его? – Бог дарует иногда туне; иногда же требует дел и очищения, и потом уже посылает дар, а иногда и после дел и очищения не дает здесь, но хранит, чтобы даровать созерцание на своем месте".

157. Находим, что так поступает Он и в рассуждении меньшого в сравнении с сим дара, разумею прощение грехов. Ибо вот крещение дарует туне, и совершенно ничего не требует, кроме веры; при покаянии же во грехах по крещении не туне прощает, но требует трудов, скорбей, печалей, сокрушения, слез, долговременного плача, – и потом уже прощает. Разбойника туне простил за одно исповедание словом на кресте, и обетовал ему царство; а у грешницы потребовал также веры и слез.

158. Душа, которая любит Бога, в Боге и в Нем едином обретает себе упокоение.

     Разреши прежде всякий в себе внешний союз, и тогда возможешь быть сердцем в союзе с Богом; потому что единению с Богом предшествует отрешение от вещества.

     Хлеб дается в пищу младенцу после того, как откормлен он молоком: и человек, который намерен преуспевать в Божественном, желает прежде устранить себя от мiра, как младенец от объятий и сосцов матерних.

     Телесное делание предшествует душевному, как персть предшествовала душе, вдунутой в Адама. Кто не снискал телесного делания, тот не может иметь и душевного; потому что последнее рождается от первого, как волос из голого пшеничного зерна. А кто не имеет душевного делания, тот лишается и духовных дарований.

159. Как за сеянием в слезах следуют рукояти радования, так и за злостраданием ради Бога последует радость.

     Сладок кажется земледельцу хлеб, добытый потом: сладки делания правды сердцу, приявшему ведение Христово.

     С благою волею претерпи и уничижение и смирение, чтоб иметь тебе дерзновение пред Богом.

     Человек с ведением терпящий всякое жестокое слово, когда сам не сделал предварительно неправды изрекшему оное, хотя возлагает при этом на главу свою терновый венец, однако блажен, потому что нетленно увенчавается, тогда как и сам того не знает.

160. Кто с ведением убегает суетной славы, тот ощутил в душе своей будущий век.

     Кто бегает покоя в настоящей жизни, у того ум соглядал уже будущий век. А кто связан любостяжательностью, тот раб страстей.

     Не думай, что одно приобретение золота и серебра есть любостяжательность; она есть приобретение чего бы то ни было – такого, к чему привязана воля твоя.

     Не хвали того, кто злостраждет телесно, но при этом дает волю чувствам, разумею же слух, зияющие и неудержимые уста, и блуждающие очи.

161. Знай, что оставлять грехи должникам принадлежит к делам правды. Тогда увидишь тишину и светлость повсюду в уме твоем.

     Если милостивый не бывает выше своей правды, то он не милостив, – т.е., настоящий милостивый не только дает людям милостыню из своего собственного, но и с радостью терпит от других неправду, и милует их.

     Кто душу полагает за брата, тот милостив, а не тот, кто подаянием только оказывает милость брату своему.

     И тот милостив, кто если заушен братом своим, не возымеет столько бесстыдства, чтоб ответить и опечалить сердце его.

162. Возлюби делание бдения, чтобы найти тебе утешение близким к душе твоей.

     Занимайся чтением в безмолвии, чтобы ум твой всегда возводим был к чудесам Божиим.

     Возлюби с терпением нищету, чтобы собрать во едино ум свой от парения. Возненавидь жизнь пространную, чтобы помышления свои сохранить безмятежными. Удерживайся от многого, и заботься об одной душе своей, чтобы спасти ее от расточения внутренней тишины.

163. Возлюби целомудрие, чтоб не постыдиться во время молитвы своей пред Богом.

     Стяжи чистоту в делах своих, чтоб озарялась душа твоя в молитве, и памятованием о смерти возжигалась радость в уме твоем.

     Не будь ленив в делании своем, чтоб не постыдиться, когда станешь среди друзей своих.

     Не связывай свободы своей тем, что служит к наслаждению, чтоб не сделаться тебе рабом рабов.

     В одеянии своем люби бедные одежды, чтоб уничижить рождающиеся в тебе помышления, т.е., высокоумие сердца. Кто любит блеск, тот не может приобрести свободных мыслей; потому что сердце внутренне настраивается по подобию внешних образов.

164. За смиренномудрием следует воздержность и во всем ограниченность.

     Смиренномудрие, по причине постоянного самоограничения, приходит в созерцание, и душу украшает целомудрием; а тщеславие, по причине непрестанного мятежа и смущения помышлений своих, из всего встречающегося собирает нечистые сокровища, и оскверняет сердце. Оно непотребным взором смотрит на природу вещей, и занимает ум срамными представлениями, а смиренномудрие духовно благоустрояет себя созерцанием, и приобретшего оное возбуждает к славословию.

165. Лучше тебе самого себя разрешить от уз греха, нежели рабов освобождать от рабства.

     Лучше тебе умириться с душой твоею в единомыслии тройственного в тебе состава, т.е. тела, души и духа, нежели учением своим умиротворять разномыслящих.

     Григорий говорит: "хорошо богословствовать ради Бога, но лучше сего для человека сделать себя чистым для Бога".

     Полезнее для тебя позаботиться о том, чтобы падшее в душе твоей от страстей восставить возбуждением помышлений своих к Божественному, нежели воскрешать мертвых.

166. Все дни жизни своей, куда бы ты ни пришел, почитай себя странником, чтоб в состоянии быть тебе избавиться от вреда, порождаемого вольностью в обращении.

     Благословляй всегда устами, и не будут тебя злословить, потому что от злословия рождается злословие, а от благословения благословение.

     Во всяком деле почитай себя скудным, чтобы учить, – и во всю жизнь свою будешь оказываться мудрым.

     Не сообщай другому, чего сам не испытал, чтоб не было тебе стыдно себя самого, и по сличении жития твоего не открылась ложь твоя.

167. Остерегайся читать еретические учения, потому что сие всего чаще может вооружать на тебя духа хулы.

     Часто и не зная сытости, читай в книгах учителей о Промысле Божием, потому что они руководствуют ум к усмотрению порядка в тварях и делах Божиих, укрепляют его собою, своею тонкостью приуготовляют его к приобретенью светозарных мыслей, и делают, что в чистоте идет он к уразумению тварей Божиих.

     Читай Евангелие, завещанное Богом к познанию целой вселенной, чтобы ум твой погрузился в чудеса Божии.

     Чтение твое да будет в невозмущаемой ничем тишине, и будь свободен от многопопечительности о теле и от житейского мятежа, чтобы ощутить в душе своей, при сладостном уразумении, самый сладостный вкус, превосходящий всякое ощущение, и чтобы душа ощущала это по пребыванию своему в том.

168. Очищай душу свою, свергни с себя попечение о том, что вне твоего естества, на понятия и движения свои повесь завесу целомудрия и смирения, и чрез это найдешь, что внутри твоей природы, потому что смиренным дается откровение тайн.

169. Если намерен ты предать душу свою на дело молитвы, очищающей ум, и на пребывание в бодрствовании ночью, чтобы приобрести светлый разум, то удаляйся от зрения мiра, прекрати свидания с людьми, не принимай в келью свою, по обычаю, друзей, даже под видом пользы, кроме единонравных, единомысленных с тобою и сотаинников твоих; бойся смущения душевной беседы, и по отсечении внешней беседы, с молитвою твоею сопряги милостыню, и душа твоя узрит свет истины. Ибо в какой мере сердце перестает тревожиться внешними предметами, в такой же ум может от уразумения мыслей и дел Божественных доходить до постижения и изумления. Ибо душе обычно скоро заменят одну беседу другою, если постараемся показать малую рачителность.

170. Чтобы заменить одно собеседование другим (суетное, – душеспасительным), занимайся чтением Писания и житиями Святых. И когда станешь на молитву и на правило свое, то вместо размышления о том, что видел и слышал в мiре, найдешь в себе размышление о Божественных Писаниях, какие прочел, и сим размышлением приведется в забвение, что памятовал о мiрском; а таким образом приходит ум в чистоту. И сие значит написанное, – что чтение помогает душе, когда станет на молитву; и также: душа молитвою просвещается в чтении. И чтение опять, вместо внешней примеси, доставляет пищу разным видам молитвы, а потому чтением душа просвещается, чтобы всегда молиться неленостно и несмущенно.

171. Плотолюбцам и чревоугодникам входить в исследование предметов духовных также не прилично, как и блуднице разглагольствовать о целомудрии.

     Тело крайне болезненное не терпит тучного в снедях: и ум, занятый мiрским, не может приблизиться к исследованию Божественного.

     Огонь не возгорается в сырых дровах: и Божественная горячность не возжигается в сердце любящем покой.

     Как тот, кто не видит своими глазами солнца, не может кому либо списать его света по одному слуху, даже и не ощущает сего света: так и не вкусивший душой своею сладости духовных дел.

172. Если имеешь что лишнее для дневной потребности, раздай то нищим, и иди с дерзновением приносить молитвы свои, т.е. беседуй с Богом, как сын с Отцем.

     Ничто не может так приблизить сердце к Богу, как милостыня; и ничто не производит в душе такой тишины, как произвольная нищета.

     Когда подаешь, подавай с великодушием, с ласковостью на лице, и снабди в большей мере, нежели сколько просят.

     Не старайся распознать достойного от недостойного; пусть все люди будут у тебя равны для доброго дела. Ибо сим способом можешь и недостойных привлечь к добру, потому что душа посредством телесного скоро привлекается в страх Божий.

173. Очисти келью свою от излишеств, потому что сие поведет тебя к воздержанию, хотя бы ты и не хотел. Скудость во всем учит человека воздержанию.

     Одержавшие победу в брани внешней, – разумею брань, воздвигаемую на душу чувствами, – слухом, зрением и проч., – могут не бояться и брани внутренней.

     Когда человек затворит врата градские, т.е. чувства; тогда ратует внутри, и не боится злоумышляющих вне града.

     Блажен, кто, зная это, не тревожит себя множеством дел, но всю телесную деятельность свою обратил на молитвенный труд.

174. В то время, как Бог внутренне приводит сердце твое в умиление, непрестанно твори поклоны и коленопреклонения.

     Не попускай сердцу своему заботиться о чем-нибудь, если, в это время, демоны начнут убеждать тебя заняться другими делами, и тогда смотри, и дивись, что произойдет у тебя из этого.

     Ничто другое в подвижнических борениях не бывает так важно и трудно, и не возбуждает такой зависти в бесах, как если повергает кто себя пред крестом Христовым, молясь день и ночь, и бывает как бы с связанными назади руками.

     Хочешь ли не охладеть в своей горячности, и не обнищать слезами, займись этим, и блажен ты, если о сказанном тебе будешь заботиться день и ночь, и не станешь домогаться ничего другого.

     Если не будешь подвизаться, то не обретешь, и если не будешь с горячностью ударять в двери и непрестанно пребывать при них в бдении, то не будешь услышан.

175. Пока внешний человек не умрет для всего мiрского, не только для греха, но и для всякого делания, и также и внутренний человек – для лукавых мыслей, и неизнеможет естественное движение тела до того, чтобы не возбуждалась в сердце греховная сладость, дотоле и сладость Духа Божия не возбудится в человеке, члены его не примут чистоты в жизни сей, Божественные мысли не войдут в душу его и пребудут неощутимыми и незримыми. – И пока человек в сердце своем не приведет в бездействие попечения о житейском, кроме необходимых потребностей естества, и не предоставит заботиться о сем Богу; дотоле не возбудится в нем духовное упоение.

176. Кто с убеждением и чувством держит в уме, к какому равенству ведет общий всех конец, тот для отречения от житейского не имеет нужды в ином Учителе.

     Кто не удаляется добровольно от причин страстей, тот невольно увлекается в грех. Причины же греха суть следующие: вино, женщины, богатство, телесное здравие; впрочем не потому, что это суть грехи по самому естеству, но потому, что природа удобно склоняется сим в греховные страсти, и поэтому человек должен тщательно остерегаться сего.

     Людям гнусна нищета, а Богу гораздо более гнусны душа высокосердная и ум парящий. У людей почетно богатство; а у Бога досточестна душа смиренная.

177. Если хочешь положить начало доброму деланию; приуготовься сперва к постигающим тебя искушениям. Ибо у врага в обычае, – когда увидит, что с горячею верою начал кто либо доброе житие, – встречать его разными страшными искушениями, чтобы пришедши от сего в страх, охладел он в добром произволении, и не имел бы уже горячности приближаться к Богоугодному деланию. Потому уготовься мужественно встретить искушения, какие насылаются на добродетели, и потом уже начинай их делание.

178. Заповеди Божии выше всех сокровищ мiра. Кто стяжал их, тот внутри себя обретает Бога.

     Кто упокоевается всегда в Божием попечении, тот Бога обрел домоприставником.

     Кто вожделевает исполнения воли Божией, тот небесных Ангелов будет иметь путеводителями.

     Кто боится грехов, тот беспреткновенно совершит страшное шествие, и во время мрака пред собою и внутри себя обретет свет.

     Стопы боящегося грехов охраняет Господь, и во время поползновения предваряет его милость Божия.

     Кто прегрешения свои почитает малыми, тот впадает в худшее прежнего и несет семикратное наказание.

179. В смирении посевай милостыню, и пожнешь милость на суде.

     Чем погубил ты доброе, тем снова приобретай оное. Погубил ты целомудрие; Бог не примет от тебя милостыни, если пребываешь в блуде; потому что хочет от тебя святыни тела.

     И всякий недуг врачуется свойственными ему лекарствами. Ты побежден завистью; для чего усиливаешься бороться со сном (а не против зависти)?

180. Пока проступок еще мал и не созрел, истреби его, прежде нежели пустил он ветви в ширину и стал созревать. Не предавайся нерадению, пока недостаток кажется тебе малым; потому что впоследствии найдешь в нем бесчеловечного властелина и побежишь пред ним, как раб, узник. А кто в начале противоборствует страсти, тот вскоре возгосподствует над нею.

181. Кто может с радостью перенести обиду, даже имея в руках средство отразить ее, тот приял утешение от Бога по вере в Него. И кто со смиренномудрием терпит взводимые на него обвинения, тот достиг совершенства, и ему удивляются Святые Ангелы. Ибо никакая иная добродетель не будет столько высока и неудобоисполнима.

182. Не верь себе, чтобы ты силен, пока не будешь искушен, – и найдешь себя неизменным.

     Не полагайся на силу свою, чтобы не попущено было тебе пасть по немощи; и тогда по собственному своему падению дознаешь немощь свою.

     Не доверяй своему знанию, чтобы враг, вошедши в посредство, не уловил тебя своею хитростью.

     Не хвались никогда в речах своих делами своими, чтобы не быть постыженным.

     Во всем, чем ни хвалится человек. Бог попускает ему изменяться, чтобы он был уничижен, и научился смирению.

183. Возводи непрестанно око свое к Богу; потому что Покров и Промысел Божий объемлет всех людей, но Он невидим, а открывается разве только очистившим себя от грехов, и помышляющим всегда о Боге, и притом о Нем едином. Преимущественно же открывается им Промысел Божий, когда ради Бога входят они в искушение. Ибо тогда ощущают они Промысел Божий, как бы усматривая Его телесными очами, сообразно с мерою и причиною искушения, какое постигает каждого из них, чтобы подвижников сих возбудить к мужеству, как было с Иаковом, Иисусом Навином, тремя отроками, Петром и прочими Святыми, которым Промысел являлся в человеческом некоем виде, ободряя и утверждая их в благочестии.

184. Нужно ли говорить что о подвижниках, чуждых для мiра и об отшельниках? Они пустыню сделали градом, обратили в селение и обитель Ангелов. К ним по благоустройству жития их всегда приходили Ангелы, и как ратники единого Владыки, по временам соратовали они друг другу. Они все дни жизни своей любили пустыню, и из любви к Богу имели жилища свои в горах, вертепах и пропастях земных. Как они, оставив земное, возлюбили небесное, и сделались подражателями Ангелов, то и самые святые Ангелы по справедливости не скрывали за это от них зрака своего, и исполняли всякое желание их, и во всем являли им всякую помощь.

185. Кто однажды навсегда посвятил себя Богу, тот проводит жизнь в упокоении ума.

     Без нестяжательности душа не может освободиться от мятежа помыслов, – и не приведя в безмолвие чувств, не ощутит мира в мысли.

     Не входя в искушения, никто не приобретет духовной мудрости.

     Без прилежного чтения не узнаешь тонкости помыслов.

     Без тишины помыслов ум не подвигнется в сокровенные тайны.

     Без упования по вере душа не может отважиться смело на искушения.

     Не испытав явственного покровительства Божия, сердце не в состоянии надеяться на Бога.

     Если душа с ведением не вкусит страданий Христовых, то не будет иметь общения со Христом.

186. Кто милует нищего, тот попечителем о себе имеет Бога, и кто ради Бога обнищает, тот обретет неоскудевающие сокровища. Бог ни в чем не имеет нужды, но увеселяется, когда видит, что человек упокоевает образ Его, и чтит оный ради Него. Когда просит кто у тебя того, что имеешь ты, не говори в сердце своем: "оставлю это душе моей, чтоб упокоиться в этом, а этому подаст Бог из другого места потребное для него". Такие мысли приличны людям неправедным и не знающим Бога. Человек справедливый и добрый не даст чести своей иному, и не попустит, чтоб время благодати проходило без дела. Человек нищий и нуждающийся снабжается от Бога, потому что Господь никого не оставляет; но ты, отослав от себя убогого, уклонился от чести, данной тебе Богом, и удалил от себя благодать Его. Посему, когда даешь, веселись и говори: "слава Тебе, Боже, что сподобил меня найти, кого упокоить". Если же нечего тебе дать, паче радуйся и, благодаря Бога, говори: "благодарю Тебя, Боже мой, что Ты дал мне благодать эту и честь – обнищать ради имени Твоего, и сподобил меня вкусить скорби, положенной на пути заповедей Твоих, в недуге и нищете, как вкушали Святые Твои, шествовавшие путем сим".

187. Естество наше стало удобоприемлющим в себя страсти; много искушений в настоящем мiре, не далеко от тебя зло, оно источается внутри тебя и есть под ногами твоими. Как близки между собою веки на глазах, так искушения близки к людям, и Бог предустроил сие премудро для пользы твоей, чтобы ты постоянно ударял в двери Его, чтобы страхом скорбного всевалось памятование о Нем в уме твоем, чтобы приближался ты к Нему в молитвах и сердце твое освящалось непрестанным памятованием о Нем. Бог не сотворил тебя недоступным прискорбному, чтоб и тебе, возжелав быть богом, не наследовать того же, что наследовал бывший первоначально денницею, и впоследствии за превозношение сделавшийся сатаною; а также не сотворил тебя неуклонным и неподвижным, чтоб не сделаться тебе подобным естеству неодушевленных тварей.

188. Непрестанно очищай себя пред Богом, имея в сердце своем памятование о Нем, чтобы пробыв долго без памятования о Нем, не оказался ты не имеющим дерзновения, когда приходишь к Нему. Ибо дерзновение пред Богом бывает следствием частого с Ним собеседования и многой молитвы.

     Сношение с людьми бывает посредством тела, а сношение с Богом посредством душевного памятования о Нем, внимания к Нему в молитвах и всецелого Ему себя предания.

     Долговременным сохранением памятования о Боге душа по временам приводится в изумление и удивление.

     Да возвеселится сердце ищущих Господа. Взыщите Господа, осужденные, и утвердитеся надеждою; взыщите лица Его покаянием (Пс. 104, 3. 4), – и освятитесь святынею лица Его и очиститесь от грехов своих.

189. Когда на неправедного находит искушение, не имеет он упования, чтобы призвать Бога, и ожидать от Него спасения; потому что во дни упокоения своего удалялся от воли Божией.

     Прежде нежели найдет на тебя скорбь, молись Богу; и во время горести найдешь Его, – и Он услышит тебя.

     Ковчег Ноев приготовлен был во время мiра; и древа его обделаны за сто лет, а во время гнева неправедные погибли, праведнику же стал он покровом.

190. В ком мiр мертв, те с радостью терпят обиды; а в ком мiр жив, те не могут терпеть обиды, но движимые тщеславием, гневаются, и от неразумного движения приходят в смятение, или объемлются печалью.

     Кто хочет преуспеть в добродетели терпения обид и великодушии, тому нужно удалиться от своих родных и сделаться странником; потому что в отечестве своем невозможно преуспеть в этой добродетели.

     Одним великим и сильным свойственно переносить такие страдания среди своих родных, – и могут сие только те, в ком умер этот мiр; потому что они уже не чают никакого утешения в настоящем веке.

191. Как благодать близка к смиренномудрию, так болезненные приключения близки к гордыне.

     Очи Господни на смиренномудрых, чтобы возвеселить их; лице же Господне противу гордых, чтобы смирить их.

     Будь удобопренебрегаем в великости твоей, а не величающимся в малости своей.

     Кто стремится за честью, от того бежит она вперед; а кто убегает от чести, за тем гонится она сзади.

     Кто алчет и жаждет ради Бога, того упоит Бог благами Своими.

     Кто терпит наготу ради Бога, тот облекается Им в ризу нетления и славы.

     Кто обнищавает ради Бога, тот бывает утешен истинным Его богатством.

     Всю жизнь свою признавай себя грешником, чтобы во всей жизни своей быть тебе оправданным.

     Обращайся с имеющими смирение, и научишься их нравам.

     Пусть всегда будет у тебя в нраве – ко всем быть благоприветливым и почтительным.

192. На пользу душе Бог попустил, чтоб она была доступна страстям, не усмотрел же полезным поставить ее выше страстей прежде второго паки бытия. – И душе быть доступною страстям полезно для уязвления совести; пребывать же в страстях – нагло и бесстыдно.

     Как от чревоугодия рождается мятеж помыслов, так от многословия и бесчинных бесед – бессмыслие и выступление ума из своего чина.

     Попечение о вещах житейских приводит в смятение душу, и смущение ими смущает и лишает тишины ум.

     Иноку, посвятившему себя небесному деланию, подобает всегда быть вне всякой житейской заботы, чтобы, погрузившись в себя самого, отнюдь ничего не находил он принадлежащего веку настоящему. Став упраздненным от всего такого, может он уже без развлечения поучаться в законе Господнем день и ночь.

193. Телесные труды без чистоты ума то же, что бесплодная утроба и иссохшие сосцы; потому что не могут приблизиться к ведению Божию. Тело они утомляют но не заботятся искоренять страсти в уме; а потому ничего и не пожинают.

     Как сеющий в тернии ничего не может пожать, так губящий себя злопамятностью и любостяжанием ни в чем не может успеть, но стенает на ложе своем от бессония по причине гнетущей его заботы о делах.

194. Если душа просияла памятованием о Боге и неусыпным бдением день и ночь, то Господь устрояет там (внутри) к ограждению ее облако, осеняющее ее днем и светом огненным озаряет ее ночь; во мраке ее просияет свет.

195. Как облако закрывает свет луны, так испарения наполненного чрева изгоняют из души Божию Премудрость.

     Что пламя огненный в сухих дровах, то и тело при наполненном чреве.

     Как одно горючее вещество, приложенное к другому, увеличивает огненный пламя, так разнообразие брашен увеличивает похотное движение в теле.

     В сластолюбивом теле не обитает ведение Божие; и кто любит свое тело, тот не улучит Божией благодати.

     Как в болезнях рождения происходит на свет плод, веселящий родившую, так при томлении гортани рождается в душе плод ведения тайн Божиих.

     Как отец заботится о чадах, так и Христос печется о теле, злостраждущем ради Его, – и всегда бывает близ уст Его.

196. Тот странник, кто мыслью своею стал вне всего житейского.

     Тот монах, кто пребывает вне мiра, и всегда молит Бога, чтоб улучить ему будущие блага.

     Богатство монаха утешение, находимое в плаче, и радость от веры, воссиявающая в тайниках ума.

     Тот девственник, кто не только сохранил тело неоскверненное плотским совокуплением, но стыдится даже малейшего о том напоминания.

     Если любишь целомудрие, отгоняй срамные помыслы упражнением в чтении и продолжительною молитвою; и тогда будешь иметь оружие против естественных к тому побуждений; а без сего невозможно увидеть в душе чистоту.

197. Если ты истинно милосерд, то, когда отнято у тебя свое неправедно, не скорби внутренне, и не рассказывай об ущербе посторонним.

     Пусть ущерб, нанесенный обидевшими тебя, поглощается милосердием твоим, как терпкость вина поглощается множеством воды.

     Докажи множество милосердия своего теми благами, какие воздаешь обидевшим тебя, как и блаженный Елисей поступил с врагами своими, намеревавшимися взять его в плен (4 Цар. 6, 13-23).

198. Кто истинно смиренномудр, тот, будучи ониправдован, не возмущается, и не говорит ничего в свою защиту о том, в чем ониправдован, но принимает клеветы, как истину, и не старается уверять людей, что оклеветан, а просит прощения. Иные добровольно навлекали на себя название непотребных, не будучи таковыми; другие же терпели именование прелюбодеев, будучи далеки от прелюбодеяния, и слезами свидетельствовали, что несут на себе плод греха, которого не делали, и с плачем просили у обидевших прощения в беззаконии, которого не совершали, когда душа их была увенчана всякой чистотою и непорочностью. Иные же, чтоб не прославляли их за превосходные правила жизни, соблюдаемые ими втайне, представлялись в образе юродивых, быв растворены Божественной солию, я непоколебимы в своей тишине, так что на высоте совершенства своего Св. Ангелов имели провозвестниками своих доблестей.

199. Спаситель многими обителями у Отца назвал различные меры ума водворяемых в оной стране, т.е., отличия и разность духовных дарований, какими наслаждаются по мере ума. Ибо не по разности мест, но по степени дарований назвал обители многими. Как чувственным солнцем наслаждается каждый, сообразно чистоте и приемлемости силы зрения, и как от одного светильника в одном доме освещение бывает различно, хотя свет не делится на многие светения, так в будущем веке все праведные нераздельно водворяются в одной стране, но каждый в своей мере озаряется одним мысленным Солнцем, и по достоинству своему привлекает к себе, радость и веселие, как бы из одного воздуха, от одного места, престола, зрелища и образа. – И никто не видит меры друга своего, как высшего, так и низшего, чтобы, если увидит превосходящую благодать друга и свое лишение, не было это для него причиною печали и скорби. Там всякий, по данной ему благодати, веселится внутренне в своей мере. Вне же всех одно зрелище и страна, – и кроме сих двух степеней, разумею же одну страну горнюю, другую дольнюю, посреди же их разнообразие в разности воздаяний.

200. Когда дьявол захочет осквернить ум блудным воспоминанием, тогда испытывает сперва терпение их любовью к тщеславию, и предначатие сего помысла не представляется страстью. Так обыкновенно поступает он с теми, которые охраняют ум свой, и в которых невозможно скоро вложить какое либо неприличное помышление. Когда же исторгнет человека из твердыни его и начнет он беседовать с первым помыслом и удаляться от своей твердыни, тогда сретает его чем-либо напоминающим о блуде, и совращает ум на предметы непотребные. Ум сперва смущается внезапным их приражением, – а потом примиряется с ними, – и далее от мыслей доходит до дела. Но если ум отступит назад и предупредит первое приражение помыслов, тогда при помощи Божией, удобно может преодолеть страсть.

201. Страсти отвращать лучше памятованием добродетелей, нежели сопротивлением, потому что страсти, когда выступают из области своей и воздвигаются на брань, отпечатлевают в уме свои образы и подобия. Брань сия приобретает великую власть над умом, сильно возмущая и приводя в смятение помышления. А если поступить по первому, сказанному нами правилу, то не оказывается в уме и следа страстей по отгнании их.

202. Пока человек не примет Утешителя, потребны ему Божественные Писания для того, чтобы памятование доброго напечатлевалось в мысли его, и непрестанным чтением обновлялось в нем устремление к добру, и охраняло душу его от тонкости греховных путей: потому что не приобрел еще он силы Духа, которая удаляет заблуждение и берет в плен душеполезные памятования. Когда сила Духа низойдет в действующую в человеке душевную силу, тогда вместо закона Писаний укореняются в сердце заповеди Духа, и тогда втайне учится он у Духа, и не имеет нужды в пособии вещества чувственного; потому что, пока сердце учится от вещества, непосредственно за учением следует заблуждение и забвение; а когда учение преподается Духом, тогда памятование сохраняется невредимым.

203. Неоперившаяся птица – тот ум, который, при покаянии, недавно вышел из пут страстей, и во время молитвы усиливается возвыситься над земным, но не может, а напротив того пресмыкается еще по лицу земли, не имея сил летать. Однако ж, с помощью чтения, делания, страха и попечения о множестве добродетелей, собирает во едино помышления свои; потому что не способен знать что либо кроме сего. И это на краткое время сохраняет ум не оскверненным; но впоследствии приходят воспоминания, и возмущают и оскверняют сердце; потому что человек не ощутил еще того спокойного воздуха свободы, в который по долгом только времени, забвением о земном вводит он ум, ибо приобрел телесные только крыла, т.е., добродетели, которые совершаются наружно, но не видел еще добродетелей созерцательных, и не сподобился ощущения их; а они суть те крыла ума, на которых человек приближается к небесному, и удаляется от земного.

204. Пока человек служит Господу чем-либо чувственным, дотоле образы сего чувственного отпечатлеваются в помышлениях его, и Божественное представляет он в образах телесных. Когда же получит он ощущение внутреннего, тогда, по мере ощущения его, и ум, от времени до времени, будет возвышаться над образами вещей.

205. Когда душа твоя приблизится к тому, чтобы выйти из тьмы, тогда вот что будет для тебя признаком: сердце у тебя горит и как огонь распаляется день и ночь; а потому целый мiр вменяешь ты в уметы и пепел, не желаешь даже и пищи, от сладости новых, пламенеющих помыслов, непрестанно возбуждающихся в душе твоей. Внезапно дается тебе источник слез, как поток текущий без принуждения, и примешивающийся ко всякому делу твоему, т.е., во время чтения твоего, молитвы твоей и размышления твоего, когда принимаешь пищу и питие, и во всяком деле твоем. И когда увидишь ты это в душе твоей, будь благонадежен, потому что преплыл ты море; и столько будь прилежен к делам своим, так тщательно содержи стражбу, чтоб благодать умножалась в тебе со дня на день. А пока не встретишь в себе этого, ты не совершил еще пути своего, и не вступил в гору Божию. Если же и после того, как обрел и приял ты благодать слез, они прекратятся, и горячность твоя охладеет без изменения в чем-либо другом, т.е. без телесной немощи; то горе тебе! Что погубил ты, впав или в самомнение, или в нерадение, или в разленение?! – Но что последует за слезами, о том напишем впоследствии.

206. Если не имеешь дел, не говори о добродетелях.

     Паче всякой молитвы и жертвы драгоценны пред Богом скорби за Него и ради Его; и паче всех благоуханий воня пота их.

     Всякую добродетель, совершенную без телесного труда, почитай преждевременным и неодушевленным плодом чрева.

     Приношения праведных – слезы очей их, и приятная Богу жертва – воздыхания их во время бдений.

     Воззовут ко Господу праведные и угнетаемые тяжестью тела, и в болезни возшлют моления к Богу, и на вопль гласа их придут на помощь к ним Святые Чины ободрить и утешить их надеждою; потому что Св. Ангелы, по близости своей к Святым мужам, имеют общение в их страданиях и скорбях.

207. Вино согревает тело, а Слово Божие ум.

     Распаляемые горячностью бывают восхищаемы размышлением об уповаемом и уготовляют мысль свою к будущему веку.

     Упившиеся вином не видят пред собою преград: так упоенные надеждою не знают ни скорби, ни чего либо мiрского.

     Блаженны те, которые для моря скорбей, ради любви к Богу, препоясали чресла свои простотою и непытливым нравом, и не обращают хребта.

     С надеждою вступившие на путь стропотный, не возвращаются назад, и не останавливаются, чтобы входить в исследования о сем. Но когда переплывут море, тогда, взирая на стропотность пути, приносят благодарение Богу, что избавил их от теснот, стремнин и от такой негладкости пути, – тогда как они и не знали того.

     Надежда, пускаясь в плавание, преплывает с первою горячностью, нималой не прилагая заботы о теле, и не рассуждая сама с собою, будет или нет какой успех от начинаемого труда.

     Когда хочешь положить начало Божию делу, сделай прежде завещание, как человек, которому уже не жить в этом мiре, как приготовившийся к смерти, и отчаявшийся в настоящей жизни, как достигший времени срока своего.

     С мужеством начинай всякое доброе дело, а не с двоедушием приступай к таким делам, не колеблись сердцем твоим в уповании на Бога, чтобы труд твой не стал бесполезен, и делание твое обременительно.

208. Деяния жительствующих по Богу суть следующие:

     Один целый день ударяет своею головою в землю, и делает это вместо совершения службы, т.е. часов.

     Иной с постоянным и продолжительным коленопреклонением соединяет число молитв.

     Другой множеством слез своих заменяет для себя Божии службы и довольствуется тем.

     Иной старается вникнуть в смысл читаемого, и совокупляет с тем определенное правило.

     Другой томит душу свою гладом, так что не в состоянии бывает совершать Божиих служб.

     Иной, пребывая в горячем поучении в Псалмах, службу свою делает непрерывною.

     Иной проводит время в чтении и согревается сердце его.

     Иной отдается в плен, домышляясь Божественного смысла в Божественных Писаниях.

     Иной, приводимый в изумление чудесами, поражающими его в стихах, удерживается от обычного чтения, и овладевается молчанием.

     Другой, вкусив всего этого и насытившись, возвратился вспять и стал бездейственным.

     Иной, вкусив только малое нечто, и надмившись, вдался в заблуждение.

     Иному воспрепятствовали хранить правило свое тяжкая болезнь и бессилие; а другому – преобладание какой-либо привычки, или какого либо пожелания, или любоначалия, или тщеславия, или любостяжательности, или пристрастия к тому, чтобы собирать вещественное.

     Иной преткнулся, но встал, и не обратил хребта своего, пока не получил многоценную жемчужину.

209. Начало всему – благое пред Богом преднамерение (решимость благоугождать Богу).

     За тем по удалении от дел житейских следуют: алкание, чтение, всенощное и трезвенное бдение – по мере сил каждого, – и множество поклонов, которые полезно совершать в часы дневные, а нередко и ночью.

     Пусть самою малою мерою будет для тебя положить тридцать поклонов, – потом поклониться честному кресту и тем кончить.

     Но есть и такие, которые по мере сил своих увеличивают сие число поклонов. Иные же в единой молитве проводят три часа, имея ум трезвенный, и повергшись лицом на землю без принуждения и парения помыслов, (т.е. – одни часто, но понемногу молятся; а другие раз становятся на молитву, но стоят долго).

210. У соперника нашего дьявола есть древний обычай со вступающими в подвиг хитро разнообразить борьбу свою. Употребляя против них разные оружия, и соображаясь с намерением лица, изменяет он способ ратоборства.

     Первый прием вражеской брани. – Которые ленивы произволением и немощны помыслами, на тех с самого начала сильно нападает, восставляя против них сильные искушения, чтоб с первого подвига объяла их боязнь, путь их показался бы им жестоким и неудобопроходимым, – и сказали они: "если начало пути так тяжело и трудно, то может ли кто до самого конца его выдержать многие, предстоящие в нем борения?"

     И дьявол не долго ведет с ними брань, – но скоро обращает их в бегство. Это оттого, что с сомнением и холодностью вступили они в подвиг Господень. А Бог повелевает вступать в подвиг сей с готовностью умереть ради угождения Ему, обещая увенчать верного труженика честью мученичества.

     Как они в начале не решились предать себя на смерть, то и оказываются столь слабыми. За тем и во всех бранях не бывают уже они устойчивы, будучи самолюбивы, и более всего щадя свое тело. И враг гонит их, как бурею, не видя в них душевной силы, какую обык видеть во Святых.

     По произволению человека стремиться к Богу, и Бог содействует, помогает, и являет ему Свое о нем промышление. И дьявол не может приближаться к человеку, или наводить на него искушения, если человек не вознерадит, или Бог не попустит ему.

211. Второй прием. – Которые же, как видит дьявол, мужественны, ни во что вменяют смерть и исходят на дело с великой ревностью; на встречу таким не вдруг выходит дьявол, и при первом их устремлении не вступает с ними в брань, зная, что ревностные воители не легко побеждаемы бывают.

     Посему пока видит их таковыми, не осмеливается даже прикоснуться к ним до тех пор, как увидит, что охладели они в ревности своей, и, какие уготовали себе в мыслях своих оружия, сложили с себя изменением Божественных словес и памятований, содействующих и вспомоществующих им.

     Как же скоро начнут они уклоняться от первых помыслов своих, и сами от себя начнут изобретать то, что служит к одолению их, в них же самих истощающимися ласкательствами мудрования их, и сами от себя станут искапывать душам своим ров погибели от лености происходящим парением помыслов, от которых в мыслях и сердцах воцаряется холодность, – тогда он нещадно устремляется на них.

     Удерживается же дьявол от нападения на них до сих пор, потому что некая сила окружает тех, которые с пламенной ревностью стремятся к Богу, надеются на Него и веруют Ему. Бог отражает от них, по сей причине, лютость дьявольской злобы, и она не приближается к ним. Враг обуздывается, видя Хранителя, всегда их охраняющего. Ибо пока они не отринут от себя причин помощи, молитв, трудов смиренномудрия, дотоле Заступник и Помощник никогда не удаляется от них.

212. Помни же, исходящий во след Бога, во всякое время подвига своего, начало и первую ревность при вступлении на путь сей, и те пламенеющие помыслы, с какими исшел ты в первый раз из дома своего и стал в воинские ряды. Каждый день испытывай себя, чтоб горячность души твоей не охладела ни в одном из орудий, в какие облекся ты, ни в ревности, какая пламенела в тебе в начале подвига твоего. И непрестанно возвышай голос свой среди воинского стана, ободряя и поощряя к мужеству чад десной страны, стороне же противника показывай, что трезвенствуешь. Вместе же с тем призывай благонадежно Бога, плачь пред благостью Его, проливай слезы и трудись, пока Он пошлет тебе Помощника. И тогда не будешь уже побежден.

213. Третий прием вражеской брани. – Когда враг увидит силу, какую приемлет человек от Бога за ревность свою и призывание Его с верою, тогда старается отыскать какой-либо способ – отдалить от него помогающего ему Ангела, – именно, покушается возбудить в нем помыслы гордыни, чтобы подумал он в себе, будто бы вся крепость его зависит от его собственной силы, и сам он своею силою хранит себя от своего противника, и убийцы. Кто поверит таким, всеваемым от врага мыслям, от того отходит Божия помощь, – и он попадает в руки врага. А кто не поддается сим внушениям, но крепко держит память о Содействующем ему, и око сердца своего не перестает устремлять к небу; против того враг изобретает новые способы брани.

214. Четвертый прием вражеской брани – состоит в том, что он начинает угнетать человека, естественными его потребностями (особенно потребностью жены, и потребностью иметь, чем жить).

     (Относительно жены). Хотя не может он заставить человека совершить что либо такое делом, потому что человек огражден безмолвием, и жилище его далеко от поводов, и причин ко греху, однако усиливается сделать, чтоб ум у подвижников видел это в призраке, и старается образовать в них под личиною истины ложные мечты. При этом, чтоб пришли они в вожделение мечтаемого, производит в них щекотания и побуждает останавливаться мыслью на срамных помыслах, соглашаться на оные, и соделываться в них виновными. Ибо враг знает, что у подвижника победа и одоление его производится помыслом его и совершается в короткое мгновение, – лишь только помысел подвижется с места своего и с высоты своей низойдет на землю, и произволением на одно мгновение покажет свое согласие, – как и случалось это со многими при мечтательном представлении женской красоты. Если же приближались они к мiру на одно или на два поприща, то враг нередко прибегал к тому, что действительно приводил к ним женщин. Сим и подобным сему враг иногда одерживал победу над беспечными и не крепкими сердцем. Но другие оказывались крепче сих искушений, и, благодатью Божией вспомоществуемые, побеждали врага и мечтания его.

     (Относительно второй потребности). Часто также делал враг, что видели они мечтательно золото, драгоценные вещи и другие сокровища, а иногда и самым делом показывал он им это в той надежде, что, может быть, и успеет такими мечтаниями остановить кого либо из них в течении его, и запнуть одною из сетей и мреж своих. Попускается сие для того, чтоб изведалось, действительно ли они, при удалении сих вещей в отшельничестве, при лишении и скудости своей, боголюбивы, и встречая сии вещи, стараются, по любви к Богу, пренебрегать ими, и обольщаемые ими, не уступают им над собою победы, вменяя их ни во что в сравнении с любовью Божией. Истинные подвижники не поддаются, и по испытании являются очищенными, как золото в горниле; а нерадивые и слабые и малою нуждою в случае недостатка преодолеваются и возвращаются вспять, отрекаясь от подвига.

215. Коль скоро сознает кто немощь свою и действительно ощутит ее; тотчас воздвигает душу свою от расслабления и запасается осторожностью. Но никто не может ощутить немощь свою, если не будет попущено на него хотя малого искушения, телесного ли или душевного, и не будет даровано ему избавление от него. Ибо тогда ясно увидит он бесплодность собственных усилий и мер, – увидит, что его осторожность, воздержание и ограждение души, в коих он надеялся найти безопасность, никакой не принесли пользы, и что избавление пришло помимо всего этого. Отсюда получается им удостоверение, что сам он ничто, и что спасает только помощь Божия.

     Кто же познал, что имеет нужду в помощи Божией, тот совершает множество молитв. И в какой мере умножает их, в такой смиряется сердце его. Ибо всякий молящийся и просящий не может не смириться. Сердце же сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс. 50, 19).

     Как же скоро смирится человек, немедленно окружает его милость. И тогда сердце ощущает Божественную помощь, и обретает возбуждающуюся в нем некую силу уверенности (в Боге). А когда ощутит человек, что помощь Божия действительно вспомоществует ему, тогда сердце его действительно исполняется веры.

     Из сего уразумевает он, что молитва есть прибежище ищущим помощи, источник спасения, сокровище упования, пристань спасающая от треволнения, опора немощным, покров во время искушений, щит избавления в брани, стрела изощренная на врагов, – и ему открывается, что все множество духовных благ делается для него доступным молитвою. Отселе начинает уже он услаждаться молитвою веры; не с трудом и утомлением молится уже он, но с радостью сердечною и удивлением, непрестанно источая благодарственные движения, при неисчетных коленопреклонениях.

216. По великому желанию помощи Божией, приближается человек к Богу, пребывая в молитве. Но в какой мере приближается он к Богу намерением своим, в такой и Бог приближается к нему дарованиями Своими, и не отъемлет у него благодати за великое его смирение.

     Иногда однако щедролюбивый Бог удерживает от него дары благодати, чтоб сие служило для него побуждением приближаться к Богу, и чтобы ради потребности своей человек неотлучно пребывал пред Богом, готовым источать служащее на пользу.

     Некоторые прошения Бог исполняет скоро, именно же те, без которых никто не может спастись, а другие медлит исполнить. В иных обстоятельствах отражает от него и рассевает палящую силу врага, а в других попускает впадать в искушения, чтобы это испытание служило для него причиною приближаться к Богу, – и чтоб научился он опытности в искушениях, и, имея пред глазами удостоверение в своей немощи, более и более утверждался в смирении.

     У праведника, не познавшего своей немощи, дела его как бы на острие бритвы, – и он не далек от падения и от тлетворного льва гордыни. Кто не знает своей немощи, тому не достает смирения; а кому не достает его, тот не достиг еще совершенства; не достигший же оного всегда пребывает в страхе; потому что град его не утвержден на столпах железных и на прагах медных, т.е. на смирении. Без смирения не может быть совершено дело человека (искомое), и к рукописанию свободы его не приложена еще печать Духа, – доселе он еще все раб, и дело его не свободно от страха.

217. Посему Господь оставляет Святым Своим причины к смирению и к сокрушению сердца в усиленной молитве, чтобы любящие Его приближались к Нему посредством смирения. И нередко устрашает их страстями их естества и поползновениями срамных и нечистых помышлений, а часто укоризнами, оскорблениями и заушениями от людей, иногда же болезнями и недугами телесными, в другое время, нищетою и скудостью необходимых потребностей, то мучительностью сильного страха, оставлением, явною бранию дьявола, и разными страшными происшествиями. И все это для того чтоб иметь им причины к смирению и чтобы не впасть в усыпление нерадения.

218. Когда случится, что душа твоя внутренне исполняется тьмою, и подобно тому, как солнечные лучи закрываются на земле мглою облаков, душа на несколько времени лишается духовного утешения, и свет благодати внутри померкает, по причине осеняющего душу облака страстей, и потому что умалена в тебе несколько радостотворная сила, и ум приосенила необычная мгла; ты не смущайся мыслью, но терпи, – читай книги учителей, принуждай себя к молитве, – и жди помощи. Она придет скоро, чего и не узнаешь ты. Ибо как лице земли открывается солнечными лучами от объемлющей землю воздушной тьмы, так молитва может истреблять и рассеивать в душе облака страстей, и озарять ум светом веселия и утешения.

219. Пока не достиг ты в область слез, дотоле сокровенное твое служит еще мiру, – т.е. ты ведешь еще жизнь мiрскую, и Божие дело делаешь еще внешним человеком, а внутренний человек твой бесплоден; потому что плод его начинается слезами.

     Когда достигнешь в область слез, тогда знай, что ум твой вышел из темницы мiра сего, поставил ногу свою на стезю нового века, и начал обонять вонь чудного нового воздуха. Слезы начинают источаться, потому что приблизилось рождение духовного младенца. Общая всех матерь, благодать, вожделевает таинственно на свет будущего века произвести Божественный образ.

     Но сей чин слез не тот, какой с промежутками бывает у безмолвствующих (иногда при созерцании, иногда при чтении, иногда во время молитвы). Я говорю не о сем чине слез, но о том, какой бывает непрерывно день и ночь.

     Очи достигшего в сию меру уподобляются водному источнику до двух и более лет, а потом приходит он в умирение помыслов.

     А по умирении помыслов, сколько вмещает отчасти естество, входит в тот покой, о котором сказал св. Павел (Евр. 4, 3).

     И по сем мирном упокоении ум начинает созерцать тайны.

     Тогда Дух Святой начинает открывать ему небесное, – и вселяется в нем Бог, и воскрешает в нем плод Духа.

     Но послушай еще: когда входишь в область умирения помыслов, тогда отъемлется у тебя множество слез, – и приходят к тебе слезы в меру, и в надлежащее время.

220. Есть три чина, в которых человек преуспевает: чин новоначальных, чин средний и чин совершенных.

     Кто в первом чине, у того хотя образ мыслей наклонен к добру, однако движение ума бывает в страстях.

     Второй чин есть нечто среднее между состоянием страстным и бесстрастием, и десные и шуии помыслы возбуждаются в человеке одинаково, и не перестает он источать и свет и тьму.

     При сем, если прекратит он не на долго частое чтение Божественных Писаний и воображение в уме Божественных умопредставлений, с осторожностью во внешнем, от которой рождается и внутреннее хранение, то увлекается человек в страсти.

     Если же будет он горячность свою к духовному питать сказанным образом, – ища, стремясь, чтением Писаний питая благие помыслы и удерживая их от уклонения на страну шуюю, с любовью храня душу свою, и к Богу прилепляясь с терпением в неутомимой молитве, то Бог отверзет ему наконец дверь Свою, особенно за смирение его; потому что откровение тайн бывает смиронномудрым (и се третий чин).

221. Надежду на Бога предваряет труд для Бога и пролитый в делании пот.

     Если веруешь в Бога, то хорошо делаешь. Но вера требует дел, и надежда на Бога обнаруживается в злострадании за добродетели.

     Веруешь ли, что Бог помышляет о тварях Своих и всесилен? Да сопровождает же веру твою приличное делание; и тогда услышит тебя Бог. Не старайся в горсти своей удержать ветер, т.е. веру без дел.

     Нередко, иной, не зная, идет путем, где есть дикий зверь, или убийцы, или что либо подобное; и вот общий Промысел Божий спасает его от вреда, или замедля чем-нибудь шествие путника, пока не отойдет в сторону дикий зверь, или заставляя его уклониться с пути какой-либо встречею.

     Иногда злой змий лежит на пути и невидим; но Бог, не хотя предать человека тому искушению, делает, что змий начинает вдруг шипеть, – трогается с места и ползет впереди путника, который, увидев его, принимает предосторожности и спасается.

     Случается нередко, что падают дом, или стена, или камень, – а там сидит кто-нибудь, – и Бог человеколюбно повелевает Ангелу удержать падающее, пока не отойдут или не отозваны будут сидящие там; и едва отойдут они, тотчас попускает пасть, что падало.

     Все это и подобное сему есть дело Божия Промысла общего и повсюдного; праведник же имеет над собою особенное неотлучное промышление.

     Прочим людям Бог повелел рассудительно распоряжаться делами своими, и при Божием промышлении пользоваться и своим ведением, но праведник вместо ведения стяжал веру, по коей ничего не страшится, но яко лев уповая ходит (Притч. 28, 1).

     И как его постоянное попечение посвящено Богу, так и Бог говорит о нем: с ним есмь в скорби его, изму его и прославлю его; долготою дней исполню его и явлю ему спасение Мое (Пс. 90, 15. 16).

     Расслабленный и ленивый к делу своему не может иметь такой надежды. Но кто во всем пребывает с Богом, к Нему приближается добротою дел своих, и очи сердца своего неусыпно устремляет к благодати Его; тот может сказать о себе, что сказал Божественный Давид: исчезосте очи мои, от еже уповати ми на Бога моего (Пс. 68, 4).

222. Когда взыщем бегства от мiра, тогда ничто столько не отделяет нас от него, не умерщвляет в нас страстей, и не оживотворяет нас для духовного, как плач и сердечное с рассуждением болезнование. Но также ничто не делает нас столько сообщниками мiра и не удаляет столько от сокровищ Премудрости и познания тайн Божиих, как смехотворство, и, при вольности в обращении, парение мыслей. – И это есть дело блудного беса.

     Умоляю убо тебя любовью, остерегаться злобы врага, чтоб тебе буесловием не остудить в душе своей горячности любви ко Христу, ради тебя вкусившему желчь на древе крестном, и чтобы враг вместо сладостного оного упражнения и дерзновения пред Богом, не стал во время бодрствования твоего наполнять душу твою многими мечтами, а во время сна твоего пленять ее нелепыми грезами, зловония которых не терпят Ангелы.

     Понуждай себя подражать смирению Христову, чтобы возгорелся скорее огнь, им в тебя вложенный, которым искореняются все движения мiра, убивающие нового человека и оскверняющие дворы Святого и всемогущего Господа. Ибо осмеливаюсь сказать с св. Павлом, что мы Храм Божий (1 Кор. 3, 16). Посему, как чист Сам Бог, очистим храм Его, чтоб Он возжелал вселиться в нем. И как Сам Он Свят, освятим и храм Его; украсим его всякими добрыми и честными делами, облагоухаем его благоуханием покоя воли Божией, чистою и сердечною молитвою. Тогда облако славы Его приосенит душу, и свет величия Его воссияет внутри сердца.

223. Человек многопопечительный не может быть безмолвным; потому что множество дел расточают его тишину и безмолвие, хотя бы и не хотел.

     Иноку должно поставить себя пред лицом Божиим и всегда возводить око свое к Богу, если он истинно хочет охранять ум свой, отклонять вкрадывающиеся в него чуждые движения, и в тишине помышлений различать входящее и исходящее.

     Без освобождения от забот не ищи света в душе своей, ни тишины и безмолвия при распущенности чувств твоих. Без непрестанной молитвы невозможно приблизиться к Богу. После же труда молитвенного возложение на ум нового попечения производит расточение мыслей.

     Слезы, ударение себя в грудь во время молитвы и пламенное усердие к продолжению молитвы, пробуждают в сердце горячность сладости слез, и сердце с похвальною восторженностью воспаряет к Богу, взывая: возжада душа моя к Тебе, Богу крепкому и живому: когда приду и явлюся лицу Твоему (Пс. 41, 3). – Кто пил от вина сего, и потом лишился оного, тот один знает, в каком жалком состоянии оставлен он, и что отнято у него по причине расслабления его.

224. Как вредны для живущих на безмолвии встреча с людьми и беседа с ними! – Как сильный град, внезапно ниспадши на древесные плоды, обивает их и уничтожает, так свидания с людьми, хотя бы кратковременные, обивают цветы добродетелей, только что разцветшие и роскошно увенчавшие собою стебель души, насажденный при исходищах вод покаяния (Пс. 1, 3).

     Как сильный иней, покрыв собою едва возникшую из земли зелень, пожигает ее, так и свидание с людьми пожигает корень ума, начавший производить из себя злак добродетелей.

     Как человек благородный и почтенный, когда упьется, забывает свое благородство и подвергается осмеянию за чуждые помыслы, входящие от вина, так и целомудрие души возмущается лицезрением людей и беседою с ними: – человек забывает свою осторожность, в мысли у него изглаждается намерение воли его, и искореняется основание к похвальному устройству жизни.

225. Не думай, человек, чтобы во всем иноческом житии было какое либо делание важнее ночного бдения. Чрез него, если у подвижника не будет развлечения делами телесными и попечением о преходящем, ум его в короткое время воспарит горе, как бы на крыльях, и возвысится до услаждения Богом. Если монах с рассудительностью пребывает во бдении ума, то увидишь в нем, как бы не плотоносца. Невозможно, чтобы те, которые всю жизнь проводят в этом занятии, оставлены были Богом без всяких дарований за их трезвенность, бодренность сердца и попечительное устремление к Нему помыслов их. Душа, трудящаяся над пребыванием в бдении, будет иметь Херувимские очи, чтобы непрестанно возводить ей взор и созерцать небесное зрелище.

226. Избравший сей Божественный труд должен всячески охранять себя днем от мятежа сходбищ и от попечения о делах: иначе труд воздержания от сна он понесет, а плода от того не получит; потому что уму, в таком случае невозможно будет, как следует, участвовать в псалмопении и молитве. Но когда кто вместо забот днем упражняется в чтении Божественных Писаний, которое укрепляет ум, особенно же служит орошением молитве, и помогает бдению, тесно соединенному с молитвою; тогда в сем чтении обретает вождя на стезю правую, обретает то, в чем семя всего питающего молитвенное созерцание, что удерживает помышления от парения, непрестанно посевает в душе памятование о Боге.

227. Всегдашнее безмолвие вместе с чтением, умеренное вкушение снедей и бдение скоро возбуждают мысль к изумлению, если не будет какой причины, нарушающей безмолвие. Мысли возбуждающиеся в безмолвствующих, сами собою, без преднамеренного усилия, делают, что оба ока льющимися из них слезами, обилием своим омывающими ланиты, уподобляются купели крещения.

228. Пока не возненавидит кто причины греха, в правду, от сердца, не освобождается он от того услаждения, производимого действенностью греха. Это есть самое жестокое борение (с соуслаждением греху), не уступающее человеку даже до крови. В нем искушается его свобода в единстве (в исключительной) любви его к добродетели.

     В сем борении – сила греха, коею враг обыкновенно приводит в смущение души целомудренных; принуждая их испытывать то, что никогда они вовсе не принимали в себя. И это есть время незримого подвига, который крайне тяжел бывает, когда брань сия от снисканного навыка приобретает великую силу над теми, которые сами себя предавали на поражение соизволением на собственные свои помыслы.

229. Остерегайтесь праздности; потому что в ней сокрыта верная смерть, – и без нее невозможно впасть в руки домогающихся пленить нас. В день оный Бог будет судить нас не о псалмах, не за оставление нами молитвы, но за то, что опущением сего дается вход бесам. А когда, нашедши себе место, они войдут и заключат двери очей наших, тогда мучительски исполняют на нас то, что подвергает Божиему осуждению и жесточайшему наказанию.

     Совершение сего (чина псалмопения и молитв) внутри кельи установлено мудрыми, по духу откровения, для охранения нашей жизни, а у немудрых опущение сего признается маловажным. Поелику сии последние не берут во внимание происходящего от того вреда, то и начало и средина пути их – невежественная свобода, которая есть матерь страстей.

230. Мы не можем сделать, чтоб не было у нас причин к страстям; поэтому искушаемся и не хотя. Грехов себе не желаем, – но бывает, что приводящие нас к ним причины принимаем с удовольствием; и тогда эти последние делаются виною действенности первых. Кто любит поводы к страстям, тот невольно порабощается страстям.

     Кто ненавидит свои грехи, тот перестанет грешить: и кто исповедует их, тот получит отпущение. Невозможно же человеку оставить навык греховный, если не приобретет прежде вражды ко греху, и невозможно получить отпущение прежде исповедания прегрешений.

231. Пока человек носит в себе яд упоения грехами своими, благоприличным кажется ему все, что ни делает он. И коль скоро природа выходит из своего чина, все равно, упоена ли она вином, или похотями: потому что и то и другое выводит из настоящего состояния, – и тем и другим одинаковое распаление производится в теле; хотя способы различны, но растворение одно.

232. Если пребываешь наедине в келье своей, и не приобрел еще силы истинного созерцания, то занимай себя всегда чтением тропарей и кафизм, памятованием о смерти и надеждою будущего.

     Все это собирает ум во едино, и не дает ему кружиться, пока не придет истинное созерцание; потому что сила духа могущественнее страстей.

     В надежде же будущего занимай себя памятованием о Боге, старайся выразуметь хорошо смысл тропарей, и остерегайся всего внешнего, что побуждает тебя к вожделениям; а вместе с тем будь осторожен и в малом, что совершается тобою в келье твоей.

     Испытывай помыслы свои, и молись, чтобы во всяком занятии своем иметь тебе очи: от сего начнет источаться тебе радость; и тогда найдешь такие скорби, которые сладостнее меда.

233. Никто не может победить страсти, разве только видимыми и ощутительными добродетелями; и парения ума никто не может преодолеть, разве только изучением духовного ведения.

     Ум наш легок, и если не связан каким либо размышлением, не прекращает парения. А без усовершения в сказанных выше добродетелях невозможно приобрести сего хранения; потому что если не победит кто врагов, не может быть в мiре.

     Страсти служат преградою сокровенным добродетелям души; и если не будут они низложены прежде добродетелями явными, то за ними не видны добродетели внутренние.

234. Любовь к Богу естественно горяча, и когда нападает на кого без меры, делает душу ту восторженной. В ощутившем любовь сию усматривается необычайное изменение: лице его делается огненным и радостным, и тело его согревается, страх и стыд отступают от него; страшную смерть почитает радостью; созерцание ума его не допускает какого либо пресечения в помышлении о небесном; не ощущает он движения возбуждаемого предметами, потому что хотя и делает что, но совершенно того не чувствует, – так как ум его парит в созерцании, и мысль его всегда как бы беседует с кем-то.

     Сим духовным упоением упоевались некогда Апостолы и мученики. И одни мiр обошли, трудясь и терпя поношение, а другие в ужасных страданиях не малодушествовали, но терпели их доблестно. – Иные же скитались в пустынях, горах и вертепах, – и в нестроениях были самые благоустроенные; их почитали несмысленными, а они были из мудрых мудрыми.

235. Подвижничество есть матерь святыни; от него происходит первое изведание ощущения тайн Христовых, – что называется первою степенью духовного познания.

     Душа оскверненная не входит в чистое царство, и не сочетается с духами Святых.

     Доброту целомудрия твоего угладь слезами, постами и уединенным безмолвием.

     Малая скорбь ради Бога лучше великого дела, совершаемого без скорби. Что без труда творится, т.е. правда мiрских людей, творящих милостыню от внешнего, сами же в себе ничего не приобретающих. Но ты подвизайся сам в себе, и спостражди Христу, чтобы сподобиться тебе вкусить и славы Христовой. Ум не спрославится с Иисусом, если тело не страждет за Христа.

236. Два есть способа взойти на крест: один – распятие тела, а другой – восхождение в созерцание; первый бывает следствием освобождения от страстей, а второй – следствием действенности дел духа.

     Ум не покоряется, если не покорится ему тело. Царство ума есть распятие тела: и ум Богу не покарается, если свобода не покорена разуму. Кто покорит себя Богу, тот близок к тому, чтобы покорилось ему все.

237. Основание всего доброго, возвращение души из вражьего плена, путь ведущий к свету и жизни, – все это заключено в следующих двух способах: собрать себя во едино и всегда поститься, т.е. премудро и благоразумно поставить себе правилом воздержание чрева, неисходное пребывание на одном месте, непрестанное занятие богомыслием.

     Отсюда покорность чувств, трезвенность ума, укрощение свирепых страстей, возбуждающихся в теле, светлые движения мысли, рачительность в делах добродетели, слезы и память смертная, чистое целомудрие, далекое от всякого мечтания, искушающего мысль, короче сказать, отсюда свобода истинного человека, духовная радость и воскресение со Христом в Царствии.

     Кто же вознерадит о сих двух способах, тот пусть ведает, что не только повредит он себе во всем, что пред сим сказано, но поколеблет и самое основание всех добродетелей, – и придет к следующим двум, противоположным тому порокам, разумею – телесное скитание, и бесчестное чревоугодие. Это суть начала противного сказанному, – и они дают место в душе всем страстям.

238. Враг, зная времена наших естественных потребностей, побуждающих природу удовлетворять себя, – зная, что от скитания очей и упокоения чрева, ум приходит в кружение, старается в такие именно времена побуждать нас, чтоб увеличивали мы свои естественные потребности, и посевать в нас образы лукавых помыслов, чтобы страсти в усиленной борьбе взяли верх над природою, и человек погряз в грехопадениях. Потому, как враг наблюдает такие времена, так и нам надлежит, в сии же особенно времена, умудряться, и не дозволять себя опрометчиво исполнять волю навеваемых помыслов, не уступать над собою победу алчбе, паче же не двигаться с места своего безмолвия и не ходить туда, где это удобно случается с нами, чтоб не заготовить чрез то предлогов к тому, чтоб и совсем уйти из пустыни.

239. Враг днем и ночью стоит у нас пред глазами, примечает, выжидает и высматривает, каким бы отверстым входом наших чувств войти ему. И когда допущено нами нерадение в чем-либо одном, тогда этот хитрый и бесстыдный пес пускает в нас стрелы свои.

     Иногда природа сама собою начинает любить покой, вольность, смех, парение мыслей, леность, – и делается источником страстей и пучиною мятежа; а иногда противник внушает это душе.

     Блюдись поблажить себе в малом, чтоб не дойти до поблажек в большом и до великих падений. И малая небрежность, как сказал некто, нередко ведет к великим опасностям. И в малом и незначительном быть всегда трезвым, – вот мудрость.

240. Не унывай, когда дело о том, чтоб доставить тебе жизнь, и не поленись за это умереть; потому что малодушие признак уныния, а небрежение – матерь того и другого.

     Человек боязливый дает о себе знать, что страждет двумя недугами, т.е. животолюбием и маловерием.

     Животолюбие – признак неверия. Но кто пренебрегает сим, тот удостоверяет о себе, что всею душой верует Богу, и ожидает будущего.

     Сердечная бодрость и пренебрежение опасностей бывают по одной из следующих двух причин, или по великой вере в Бога, или по жестокосердию. За жестокосердием следует гордость, а за верою смиренномудрие сердца.

241. Человек не может приобрести надежды на Бога, если прежде, по своей мере, не исполнил воли Его. Ибо надежда на Бога и мужество сердца рождаются от свидетельства совести, и только при истинном свидетельстве ума нашего, имеем мы упование на Бога.

     Свидетельство же ума состоит в том, что человека ни мало не осуждает совесть, будто бы вознерадел о чем-либо таком, к чему обязан он по мере сил своих. Если не осудит нас сердце наше, дерзновение имамы, к Богу (1 Иоан. 3, 21). Посему дерзновение бывает следствием преуспеяния в добродетелях и доброй совести.

242. Всегдашнее молчание и хранение безмолвия бывают у человека по следующим трем причинам: или ради славы человеческой, или по горячей ревности к добродетели, или потому, что человек внутри себя имеет некое Божественное собеседование, и ум его влечется к оному.

     Добродетель есть не обнаруживание многих и различных дел, совершаемых телесно, но самое мудрое в надежде сердце; потому что правильная цель привязывает его к Богу.

     Ум без дел телесных может совершать доброе; а тело без сердечной мудрости, если и делает что, не может извлечь из него пользы.

     Впрочем человек Божий, когда находит удобство к совершению доброго дела, не утерпит, чтобы не доказать любви к Богу трудом делания своего.

243. В борьбе с движениями похоти плотской почитай для себя крепким оружием – удаление от лицезрения женщин; потому что противник не может произвести в нас того, что в состоянии сделать природа силою своею. Не думай, что природа забывает о том, что естественно всеяно в нее Богом для чадородия и для испытания пребывающих в сем подвиге. Но удаление от предметов вожделения умерщвляет в членах похоть, производит забвение о ней и истребляет ее.

     Предметы, когда их не видят, производят легкое и едва ощутительное движение; а предметы, когда их видят, возбуждают страсти близостью, питают их, как елей питает горение светильника, – и страсть, уже омертвевшую и угасшую, воспламеняют снова.

     Естественное движение, без присовокупления чего либо извне, не может возмутить чистоты произволения и потревожить целомудрие; потому что Бог не дал природе силы преодолевать доброе произволение устремляться к Нему.

     Если же произвольно увлекаемся иногда чувственным, и предаемся или едению и питию в превосходящем меру количестве, или сближению с женщинами, смотрению на них и беседе о них, – чем воспламеняется и быстро распространяется в теле огнь похотения; то естественно кроткое движение в теле изменяем при сем в свирепое и неукротимое, – этими прибавлениями к естеству по побуждениям воли своей.

     Что ни сотворил Бог, все сотворил прекрасно и соразмерно. И пока правильно сохраняется в нас мера соответственности естеству, движения естественные не могут понудить нас уклониться с пути: но в теле возбуждаются одни стройные движения, которые дают только знать, что есть в нас естественная страсть, не производя однако щекотания и смятений, сильных воспрепятствовать целомудрию.

244. Бывает иногда движение в членах и по Божию попущению за наше самомнение. О сей брани знаем, что когда долгое время бываем внимательны к себе и порядком утрудимся, даже почитаем себя преуспевшими несколько, попускается нам терпеть ее, чтобы научиться смирению.

     Другие еще брани происходят от нашего разленения, и излишнего упокоения плоти, чрез оставление всего прискорбного и притрудного в порядках жизни нашей, – наипаче же неисходного пребывания в келье, и тяготы телесного труда. Прискорбность, притрудность и теснота жизни вяжут и умерщвляют сладострастие; а льгота, доволь и покой плоти развязывают, питают и возращают его.

     Бог и Ангелы Его радуются, когда мы в нуждах, а дьявол и делатели его, – когда мы в покое. Прискорбность и теснота расширяют и успособляют делание заповедей; а покой дает место страстям, и чрез то стесняет и пресекает делание заповедей.

     В утесняемом теле помыслы не могут предаваться опасным парениям. Когда кто с радостью несет на себе труды и прискорбности, тогда легко может обуздывать помыслы, потому что трудами они приводятся в бездействие.

     Когда человек, памятуя прежние грехи свои, наказывает себя, тогда Бог благоволительно взирает на него. Бог радуется, что, за уклонение от пути Его, сам он наложил на себя наказание, – что служит знаком покаяния. И чем более делает принуждения душе своей, тем паче приумножается Богом благоволение к нему.

     Всякая же радость, причина которой не в добродетели, в обретшем оную возбуждает немедленно похотливые движения.

245. Добродетели одна другой преемственны, чтобы путь добродетели не был трудным и тяжким, чтоб можно было преуспевать в них по порядку, и находить в этом для себя облегчение, и чтобы таким образом самые трудности, переносимые ради добродетели, сделались любезными, как нечто доброе.

     Так, никто не может приобрести нестяжательности действительной, если не уготовит себя к тому, чтобы с радостью переносить искушения.

     И никто не может переносить искушения, кроме уверившегося, что за скорби, к участью в которых уготовил он себя, можно приять нечто превосходящее телесный покой.

     Кто лишает себя вещественного, но не отнял у себя действительности чувств, – разумею зрение и слух, – тот уготовил себе сугубую скорбь, и будет сугубо бедствовать и скорбеть. Ибо если мысленные представления вещей без самых вещей производят в человеке болезненное чувство, – что скажем, когда при нас и близко к нам самые вещи? – В этом случае от ощущений, производимых этими вещами, человек терпит то же самое, что прежде терпел при совершении дела; потому что памятование о привычке к ним не выходит у него из мысли.

     Как прекрасно в сем отношении отшельничество! В нем остаются искусителями только помыслы; но и к укрощению помыслов оно много и сильно содействует.

246. Не домогайся заимствоваться советом у человека, который не ведет одинакового с тобою образа жизни, хотя он и крайне мудр. Доверь помысел свой лучше человеку неученому, но опытно изведавшему дело, нежели ученому философу, который рассуждает по своим исследованиям, не испытав на деле.

     Приобрести опыт значит – не подойти только человеку к каким либо вещам и посмотреть на них, не прияв в себя ведения о них, но по долгом обращении с ними ясно ощутить на опыте их пользу и вред.

     Нередко вещь наружно кажется вредною, но внутри ее все оказывается исполненным пользы; и наоборот, – нередко вещь кажется имеющею пользу, но внутренне исполнена вреда.

     Потому пользуйся таким советником, который, все испытав сам, умеет в терпении обсудить, что требует рассуждения и в твоем деле, – и верно может указать истинно тебе полезное.

247. Когда на пути своем находишь неизменный мир, бойся; потому что далеко отстоишь от прямой стези, протоптанной утружденными стопами Святых.

     Пока ты еще на пути ко граду царствия, признаком приближения твоего ко граду Божию да будет для тебя следующее: сретают тебя сильные искушения; – и чем более приближаешься и преуспеваешь, тем паче предстоящие тебе искушения умножаются.

     Потому, коль скоро на пути своем ощутишь в душе своей наибольшие и сильнейшие искушения; знай, что в это время душа твоя действительно втайне вступила на новую высшую степень, и что приумножена ей благодать в том состоянии, в каком она поставлена; потому что соответственно величию благодати, в такой же именно мере и в скорбь искушений вводит Бог душу.

     Если душа немощна и нет у ней достаточных сил для великих искушений, а потому просит, чтобы не войти ей в оные, и Бог послушает ее; то наверное знай, что в какой мере не имеет душа достаточных сил для великих искушений, в такой же она недостаточна и для великих дарований; и как возбранен к ней доступ великим искушениям, так возбраняются ей и великие дарования. Потому что Бог не дает великого дарования без великого искушения; соразмерно с искушениями определены Богом и дарования, по Его премудрости, которой не постигают созданные Им.

248. Искушения при вступлении в доброе житие и при возрастании оного отличаются от искушений, попущаемых для вразумления за гордыню сердца.

     Искушения, какие бывают душе от духовного жезла к ее преуспеянию и возрастанию, и которыми она обучается, испытывается и вводится в подвиг, суть следующие: леность, тяжесть в теле, расслабление членов, уныние, смущение мыслей, мнительность от изнеможения тела, временное пресечение надежды, омрачение помыслов, недостаток человеческой помощи, скудость в потребном для тела, и тому подобное.

     От сих искушений в душе бывает чувство одиночества и беззащитности, омрачение сердца и смирение. Промыслитель впрочем соразмеряет искушения с силами и потребностями приемлющих оные. В них сорастворяются и утешение и поражение, свет и тьма, брани и помощь, короче сказать, теснота и пространство. И это служит знаком, что человек при помощи Божией преуспевает.

249. Искушения, бывающие по попущению Божию на людей, превозносящихся пред благостью Божией и оскорбляющих своею гордостью Бога, суть следующие: отъятия силы мудрости, какую имеют люди, покоя не дающее ощущение в себе блудной мысли, попускаемой на них для смирения их превозношения, скорая раздражительность, желание поставить все по своей воле, препираться на словах, делать выговоры, пренебрегающее всеми сердце, совершенное заблуждение ума, хулы на имя Божие, юродивые, достойные смеха мысли, будто бы пренебрегают ими люди, в ничто обращается их честь, и тайно и явно, разными способами наносится им стыд и поругание от бесов, наконец желание быть в общении и обращении с мiром, непрестанно говорить и безрассудно пустословить, всегда отыскивать себе новости и даже лжепророчества, обещать много сверх сил своих. И это суть искушения духовные.

     К числу искушений телесных принадлежит: болезненные, многосложные, продолжительные, неудобоизлечимые припадки, всегдашние встречи с людьми худыми и безбожными, впадение в руки оскорбителей, нечаянные претыкания и опасные падения, разорительные случаи для них и их родных.

     Все сие, нами изложенное, принадлежит к числу искушений гордости. Начало оных появляется в человеке, когда начинает он в собственных глазах своих казаться себе мудрым. И он проходит все сии бедствия по мере усвоения им себе таковых помыслов гордости: сколько имеешь ты оных, столько же проникает в тебя и гордыня.

250. Есть иной род искушения – малодушием по недостатку терпения. Всякое тесное обстоятельство и всякая скорбь, если нет при них терпения, служат к сугубому мучению; потому что терпение в человеке отражает бедствия, а малодушие есть матерь мучения. Терпение есть матерь утешения, – и некая сила, обыкновенно порождаемая широтою сердца. Человеку трудно найти такую силу в скорбях своих без Божественного дарования, обретаемого неотступною молитвою и излиянием слез.

     Когда угодно Богу подвергнуть человека большим скорбениям, то Он попускает впасть ему в руки малодушие. И оно порождает одолевающую его силу уныния, в котором ощущает он подавление души, – и это есть вкушение геенны; потому что отсюда источаются тысячи искушений: смущение, раздражение, хула, жалоба на судьбу, превратные помыслы, переселение из одной страны в другую и тому подобное.

     Причиною всего этого твое нерадение. Сам ты не позаботился взыскать врачевства от этого. Врачевство же от всего этого одно, – смиренномудрие сердца. Без него никто не может разорить преграду сих зол. По мере смиренномудрия дается терпение в бедствиях; по мере терпения облегчается тяжесть скорбей, и приемлется утешение; по мере утешения увеличивается любовь к Богу; а по мере любви увеличивается радость о Духе Святом. Бог не отъемлет искушений у рабов Своих, но дает им терпение в искушениях, за их веру и предание себя в Его волю.

251. Телесное житие по Богу составляют дела телесные, – телесные подвиги для очищения тела от страстей в добродетельной деятельности.

     Житие умное есть дело сердца, неослабно продолжаемое с заботливою мыслью о суде, также непрестанная молитва сердца, мысль о Промысле и попечении Божием, как частном, так и общем, усматриваемом в целом мiре, и охранение себя от страстей тайных, чтоб не встречалось ничего страстного в области сокровенной и духовной.

252. Как благодать на благодать людям по крещении дано покаяние; потому что покаяние есть второе возрождение от Бога.

     Покаяние есть дверь милости; сею дверью входим в Божию милость, и кроме этого входа не обретешь милости.

     Покаяние есть вторая благодать, и рождается от веры и страха; страх же есть отеческий жезл, управляющий нами, пока не достигнем духовного рая благ: после чего он отходит от нас.

     Рай есть любовь Божия, в коей – наслаждение всеми блаженствами. Древо жизни есть любовь Божия, от которой отпал Адам; и с тех пор не встречала уже его радость; но работал и трудился он на земле терний.

     Лишенные любви Божией, если по правоте ходят, едят тот хлеб пота в делах своих, какой повелено есть первозданному по падении его.

     Живущий в любви плодоприносит жизнь от Бога, и в этом еще мiре обоняет оный воздух воскресения. Любовь есть царство; о ней Господь таинственно обетовал Апостолам, что вкусят ее в царстве Его. Ибо сказанное: да ясте и пиете на трапезе царствия Моего (Лук. 22, 30), что иное означает, как не любовь? – Вот вино веселящее сердце человека (Пс. 103, 15). Блажен, кто испиет вина сего!

253. Как невозможно переплыть большое море без корабля и ладьи, так никто не может без страха достигнуть любви.

     Смрадное море между нами и мысленным раем можем мы перейти только на ладье покаяния, на которой есть гребцы страха. Но если гребцы страха не правят кораблем покаяния, на котором по морю мiра сего приходим к Богу, то утопаем в этом смрадном море.

     Покаяние есть корабль, а страх – его кормчий, любовь же – Божественная пристань. Страх вводит нас в корабль покаяния, перевозит по смрадному морю жизни, и путеводствует к Божественной пристани, которая есть любовь.

     К сей пристани приходят все трудящиеся и обремененные – покаянием. И когда достигнем мы любви, тогда достигли мы Бога, и путь наш совершен, и пришли мы к острову тамошнего мiра, где Отец и Сын и Дух Святой.

254. Есть ведение, предшествующее вере, и есть ведение, порождаемое верою. Ведение, предшествующее вере, есть ведение естественное, а порождаемое верою есть ведение духовное.

     Ведение естественное различает добро от зла, и оно именуется естественной рассудительностью, которою естественно без науки распознаем добро от зла.

     Сию рассудительность Бог вложил в разумную природу; при помощи же науки она получает приращение и пополнение.

     Нет человека, который бы не имел ее. Это есть сила естественного ведения в разумной душе, которая (сила) непрестанно приводится в ней (душе) в действие.

     Честь разумной природы – рассудительность, различающая добро от зла, и утративших оную Пророк справедливо уподобил скотам несмысленным (Пс. 48, 13).

255. Естественное ведение, предшествующее вере, есть путь к вере и к Богу. Будучи вложено в природу нашу Богом, оно само убеждает нас в том, что должно веровать Богу, приведшему все в бытие.

     Сия вера производит в нас страх, страх же понуждает нас к покаянию и деланию (т.е. за делание) дается человеку духовное ведение, или ощущение тайн, которое рождает веру истинного созерцания.

     Не просто от одной голой веры рождается духовное ведение; но вера рождает страх Божий, и при Божием страхе, когда начнем в нем действовать, от действия сего страха рождается духовное ведение, как сказал св. Златоуст:

     "Когда приобретет кто волю, соответствующую страху Божию и правильному образу мыслей, тогда скоро приемлет он откровение сокровенного". Откровением же сокровенного называет он духовное ведение.

256. Но и не страх Божий рождает сие духовное ведение; а ведение сие дается в дар деланию страха Божия. Дело страха Божия есть покаяние; покаяние же, прошедши все свое течение и завершившись, приводит туда, где дается духовное ведение.

     Духовное ведение есть ощущение сокровенного. И когда ощутит кто сие невидимое, тогда в ощущении его рождается иная вера, не противная вере первой, но утверждающая ту веру. Называют же ее верою созерцательною. Дотоле был слух, а теперь созерцание, созерцание же несомненнее слуха.

257. Все сие рождается от оного естественного ведения, различающего доброе и злое. Оно есть доброе семя добродетели.

     За сим естественным ведением в человеке последует – всегдашнее уязвление совести, – непрестанное памятование смерти и некая мучительная забота, продолжающаяся до самого его исхода, – а после сего печаль, унылость, страх Божий, естественная стыдливость, – печаль о прежних грехах своих, надлежащая рачительность, памятование об общем пути, забота о напутствовании себя к оному, – слезное испрашивание у Бога доброго вшествия в сии врата, которыми должно проходить всякому естеству, – пренебрежение к мiру и сильная борьба из-за добродетели.

     Все сие приобретается естественным ведением, – и с этим пусть всякий сличает свои дела.

     Когда окажется, что человек приобрел это, тогда значит, что идет он путем естественным; а когда превзойдет это, и входит в любовь, тогда становится выше естества, – и оканчиваются для него борьба, страх, труд и утомление во всем.

     Вот последствия ведения естественного. – И это находим в себе самих, когда не помрачаем сего ведения сластолюбивою своею волею. – И на этой остаемся степени, пока не придем в любовь, которая освобождает нас от всего этого.

     Пусть всякий, на основании всего сказанного нами, сличает и испытывает сам себя, где его шествие: в том ли, что противоестественно, или в том, что естественно, или в том, что превышеестественно.

258. Добрая мысль западает в сердце только от Божественной благодати; помысел лукавый приближается к человеку только для искушения и испытания.

     Человек достигший того, чтобы познать меру своей немощи, достиг совершенства смирения.

     Дарования Божии привлекает сердце, возбуждаемое к непрестанному благодарению.

     Господь сносит всякие немощи человеческие, не терпит же человека, всегда ропщущего и не оставляет без вразумления.

     Благодати предшествует смирение; а наказанию предшествует самомнение.

     Горделивому попускается впадать в хулу, – превозносящемуся деятельною добродетелью попускается впадать в блуд, – а превозносящемуся своею мудростью попускается впадать в темные сети неведения.

259. Кто при памятовании о Боге чтит всякого человека, тот, по мановению Божию втайне, обретает себе помощь от всякого человека.

     Кто защищает обиженного, тот поборником себе обретает Бога; кто руку свою простирает на помощь ближнему, тот в помощь себе приемлет Божию мышцу.

     Кто обвиняет брата своего в пороке его, тот обвинителя себе обретает в Боге.

     Кто исправляет брата своего в клети своей, тот исцеляет собственный порок; а кто обвиняет кого либо пред собранием, тот увеличивает болезненность собственных своих язв.

     Друг обличающий тайно – мудрый врач, а врачующий пред глазами многих есть ругатель.

260. Бог вразумляет с любовью, а не отмщает (да не будет)! Он ищет лишь исцелить образ Свой, и не хранит гнева.

     Кто делает добро ради воздаяния, тот скоро изменяется.

     Сколько бы в сей жизни ни совершенствовался человек в своем стремлении к Богу, все идет позади Его; в будущем же веке Бог показует ему лице Свое, – не то однако, что Он есть.

     Праведные здесь сколько ни входят в созерцание Бога, созерцают только образ как в зеркале, а там узревают явление истины.

261. Огнь, возгоревшийся в сухих дровах, с трудом угашается: и если в сердце отрекшегося – от мiра западает Божия теплота, то воспламенение ее не угашается, – и она стремительнее огня.

     Когда сила вина войдет в члены, ум забывает строгость во всем: и памятование о Боге, когда овладеет пажитию в душе, истребляет в сердце памятование о всем видимом.

     Ощущение будущего века в мiре сем есть то же, что малый остров в море; и приближающийся к нему не утруждается уже в волнах видений века сего.

     Монах, пока видит нужду во времени, чтоб еще потрудиться, скорбит о разлучении с телом; а когда ощутит в душе своей, что искупил время, и получил залог свой, вожделевает будущего века.

     Пока купец в море, в членах у него страх, чтобы не восстали на него волны, и не потонула надежда делания его: пока и монах в мiре, страх овладевает житием его, чтоб не пробудилась в нем буря, и не погибло дело его, над которым трудился от юности и до старости своей.

262. Мореходец, пока плавает среди моря, смотрит на звезды, и по звездам исправляет корабль, пока не достигнет пристани: а монах взирает на молитву, потому что она исправляет его самого, и направляет шествие его к той пристани, к которой житие его направлено в ежечасной молитве.

     Пловец без одежды погружается в море, чтоб найти жемчужину; и монах, совлекшись всего, проходит жизнь свою, чтобы обрести в себе бисер – Иисуса Христа, – и когда обретет Его, не ищет уже при Нем ничего из существующего.

263. Деве вредно быть в народных собраниях и при многолюдстве, а уму инока в беседе со многими.

     Птица, где бы ни была, стремится в гнездо свое, выводить там детей: и рассудительный монах поспешает в место свое, сотворить в себе плод жизни.

     Облака закрывают солнце; а многоглаголание потемняет душу, которая начала просвещаться молитвенным созерцанием.

     Рассказывают о птице, называемой сирена, что всякий, слыша сладкозвучие ее голоса, так пленяется, что идя за нею по пустыне, от сладости пения забывает самую жизнь свою, падает и умирает. Сему подобно то, что бывает с душой. Когда впадет в нее небесная сладость, тогда от сладкозвучия словес Божиих, с чувством печатлеющихся в уме, она вся устремляется в след его, так что забывает свою телесную жизнь; и тело лишается своих пожеланий, а душа возносится из этой жизни к Богу.

264. Дерево, если сперва не скинет о себя прежних листьев, не произращает новых ветвей; и монах, пока не изринет из своего сердца памятования о прежних своих делах, не приносит новых плодов и ветвей о Христе Иисусе.

     В раковине, в которой зарождается жемчужина, как говорят, молнией производится некоторое подобие искры, и из воздуха приемлет она в себя вещество, а дотоле остается простою плотью: и сердце инока, пока не примет в себя разумением небесного вещества, дело его есть нечто обыкновенное, и в раковинах своих не заключает плода утешения.

     Пес, лижущий ноздри свои, пьет собственную кровь свою, и, по причине сладости крови своей, не чувствует вреда своего: и инок, который склонен бывает упиваться тщеславием, пьет жизнь свою, и от сладости, ощущаемой на час, не сознает вреда своего.

265. К словам таинств, заключенных в Божественном Писании, не приступай без молитвы и испрошения помощи у Бога, но говори: "дай мне, Господи, приять ощущение заключающейся в них силы". Молитву почитай ключом к истинному смыслу сказанного в Божественных Писаниях.

     Когда желаешь приблизиться сердцем своим к Богу, докажи Ему прежде любовь свою телесными трудами. В них полагается начало жития. – И Господь положил их в основание совершенства.

     Праздность почитай началом омрачения души, омрачением же на омрачение – сходбища для бесед. Если и полезные речи, когда нет им меры, производят омрачение, то кольми паче речи суетные. Душа делается ничтожною от множества продолжительных бесед.

266. Мера и известное правило в житии просвещают ум и не допускают до смущения.

     Смущение ума от беспорядочности (от неимения постоянных правил) производит в душе омрачение, а омрачением производится опять смущение.

     Мир (душевный) бывает следствием доброго порядка, а от мира рождается свет; от света же и мира просиявает в уме чистый воздух.

267. Душа корыстная лишается премудрости, а душа милосердая умудрена будет Духом.

     Ключ сердцу к Божественным дарованиям дается любовью к ближнему, и, по мере отрешения сердца от уз телесных, отверзается также пред ним дверь ведения.

     Как прекрасна и похвальна любовь к ближнему, если только попечение ее не отвлекает нас от любви Божией!

268. Как приятна беседа с духовными нашими братиями, если только можно сохранить при ней и собеседование с Богом!

     Хорошо заботиться и о собеседованиях с братиями духовными, пока соблюдается в этом соразмерность, т.е. пока под этим предлогом можно не утратить сокровенного делания и жития, и непрестанного собеседования с Богом.

     Это последнее приходит в смущение при самом начале первой; ибо ум не достаточен к тому, чтобы вести два собеседования.

     Вредна бывает неумеренная беседа и с духовными братиями; а на людей мiрских вредно посмотреть только и издали; даже и без видения одни звуки голоса их приводят в смятение покой сердца.

269. Как душа по природе лучше тела, так и тело душевное лучше телесного.

     Но как первоначально создание тела предшествовало вдохновению в него жизни, так и дела телесные предшествуют делу душевному.

     И не высокое житие, неизменно продолжаемое, – великая сила. Слабая капля, постоянно капая, пробивает жесткий камень.

     Когда приблизится время воскреснуть в тебе духовному человеку, тогда возгревается радость в душе твоей, и помыслы твои заключаются внутри тебя тою сладостью, какая в сердце твоем. А пока мiр покушается снова восстать в тебе, тогда умножается в тебе парение мыслей.

     Мiром называю страсти, которые порождаются от парения ума.

     Когда они родятся и достигнут зрелости, – делаются грехами и умерщвляют человека.

     Как дети не рождаются без матери, так страсти не рождаются без парения мысли, и совершение греха не бывает без собеседования со страстями.

270. Если терпение возрастает в душах наших, это признак, что прияли мы втайне благодать утешения.

     Когда душа упоена радостью надежды своей и веселием Божиим, тогда тело не чувствует скорбей, хотя и немощно. Тогда оно бывает в силах подъять сугубую тяготу, не являя оскудения в силах.

     Так бывает, когда душа входит в оную духовную радость.

     Если сохранишь язык свой, то от Бога дастся тебе благодать сердечного умиления, чтобы в нем увидеть тебе душу свою, и им войти в духовную радость.

     В какой мере вступил кто в подвиг ради Бога, в такой сердце его приемлет дерзновение в молитве его; и в какой мере человек развлечен многим, в такой лишается Божией помощи.

271. Первая мысль, которая по Божию человеколюбию входит в человека и руководствует душу к жизни, есть западающая в сердце мысль об исходе сего естества. За сим помыслом естественно следует пренебрежение к мiру; и этим начинается в человеке всякое доброе движение, ведущее его к жизни. Это же и Божественная сила, сопутствующая человеку, полагает в основание, когда восхочет обнаружить в нем жизнь. – И если человек эту, сказанную нами, мысль не угасит в себе житейскими заботами и суесловием, но будет возращать ее в безмолвии, и остановится на ней созерцанием, и займется ею; то она поведет его к глубокому созерцанию, которого никто не в состоянии изобразить словом. Сатана ненавидит сей помысел, и всеми силами нападает, чтоб истребить его в человеке. И если бы можно было, отдал бы ему царство целого мiра, только бы развлечением изгладить в уме человека таковой помысел. Ибо знает коварный, что если помысел сей пребывает в человеке, то ум его состоит уже не на этой земле обольщения, и козни его к человеку не приближаются.

272. Другое после сего бывает делание, когда человек хорошо проходит добрую жизнь, и приблизится ко вкушению созерцания и делания его, когда свыше примет он благодать вкусить сладость духовного ведения.

     Начало сего делания состоит в следующем: предварительно удостоверяется человек в промышлении Божием о человеке, просвещается любовью своею к Творцу, и удивляется вместе и устроению существ разумных и великому о них попечению Божию.

     С сего начинается в нем сладость Божественная и воспламенение любви к Богу, возгорающейся в сердце и попаляющей душевные и телесные страсти.

     Любовь сия, при сильной рачительности и доброй совести, начинает потом воспламеняться вдруг, – и человек упоевается ею, как вином, и сердце его отводится в плен к Богу.

     За тем в какой мере человек старается о добром житии, о хранении себя, о том, чтобы проводить время в чтении и в молитвах, в такой же утверждается и упрочивается в нем сила сия.

273. Не будем смущаться, когда бываем в омрачении. Разумею же то особенное омрачение, в котором в иное время душа томится, и бывает, как бы среди волн; и читает ли человек Писание, или совершает службу, во всяком деле, за какое ни примется, омрачение у него за омрачением.

     Таковой оставляет дело, и часто не попускается ему даже приблизиться к оному. Этот час исполнен отчаяния и страха; надежда на Бога и утешение веры в Него совершенно отмещутся душой, – и вся она всецело исполняется сомнения и страха.

     Но Бог не оставляет души в таком состоянии на долго, но вскоре творит и избытие (1 Кор. 10, 13).

     А я замечу тебе, и дам совет: если не имеешь силы совладеть с собою, и пасть на лице свое в молитве; то облеки голову свою мантией, и спи, пока не пройдет для тебя этот час омрачения, но не выходи из кельи.

     Сему искушению подвергаются наипаче желающие проводить жизнь умственную, и в шествии своем ищущие утешения веры. Поэтому, всего более мучит и утомляет их этот час колебанием ума; следует же за сим часто хула, а иногда приходит на человека сомнение в воскресении, и иное нечто, о чем не должно нам говорить.

     Занимающиеся делами телесными совершенно свободны от сих искушений. На них приходит иное уныние, известное всякому, которое в образе действия своего отлично от сих и подобных им искушений.

     Блажен, кто претерпит это, не выходя за дверь. Впрочем не в один час оканчивается борьба сия; и благодать не вдруг приходит снова и вселяется в душе, но постепенно. И одно сменяется другим, временем искушение, и временем утешение.

274. Человек ревнитель не по разуму никогда не приходит в мир ума; а чуждый мира, чужд и радости. Если мир ума называется совершенным здравием, а ревность не по разуму противна миру, то значит уже, что тяжкой болезнью страждет тот, в ком есть лукавая ревность.

     Сердце, исполненное печали о немощи и бессилии в делах телесных явных, заменяет собою все сии телесные дела. Дела телесные без печали ума – то же, что тело не одушевленное.

     Кто скорбит сердцем и дает свободу чувствам своим, тот подобен человеку, который страждет телесно, и у которого уста отверсты для всякой вредной ему снеди, или тому, у которого есть единородный сын, – и который мало-помалу закалает его собственными руками.

275. Целомудрие и беседа с женщиною – то же, что львица с овцою в одном доме.

     Дела без милосердия пред Богом – то же, что человек, который закалает сына в присутствии отца его.

     Что горсть песку, брошенная в море, то же – грехопадения всякой плоти в сравнении с Божиим Промыслом и Божией милостью. И как обильный водою источник не заграждается горстью пыли, так милосердие Создателя не препобеждается пороками тварей.

     Быть злопамятным и молиться, значит то же, что сеять на море и ждать жатвы.

     Как пламени огня нельзя не восходить вверх, так молитвам милосердых – восходить на небо.

     Каково течение воды на покатом месте, такова сила раздражительности, когда она найдет себе доступ в сердце наше.

276. Бывает смирение по страху Божию, бывает из любви к Богу, и бывает по радости.

     Смиренного по страху Божию сопровождает во всякое время скромность во всех членах, благочиние чувств и сокрушенное сердце.

     Собрание смиренных возлюбленно Богом, как собор Серафимов.

     Драгоценно пред Богом тело целомудренное паче чистой жертвы.

     Сии две добродетели – смирение и целомудрие уготовляют в душе для Святые Троицы обручальный залог.

277. Наблюдай за чревом, но не как за зрением; потому что домашняя брань, без сомнения, легче внешней.

     Не верь, брат, что внутренние помыслы могут быть остановлены без приведения тела в доброе и чинное состояние.

     Бойся привычек более, чем врагов. Питающий в себе привычку – то же, что человек, дающий пищу огню.

     Если привычка потребует чего однажды, и требование ее не будет исполнено, то в другой раз ты найдешь ее слабою. А если однажды исполнишь ее волю, то во второй раз найдешь ее нападающею на тебя с гораздо большею силою.

278. Кто любит смех и любит выставлять себя на показ людям, тому не будь другом; иначе он научит тебя привычке предаваться расслаблению.

     Когда начинает кто при тебе пересуждать брата своего, потупь лице свое. Как скоро сделаешь это, и пред Богом и пред ним окажешься осторожным.

     Если даешь что нуждающемуся, то пусть веселость лица твоего предваряет даяние твое и добрым словом утешь скорбь его. Когда сделаешь это, тогда твоя ласковость будет в уме его дороже и такого даяния твоего, которое превышало бы даже потребности его.

     Во всех делах твоих да предваряют у тебя телесное целомудрие и чистота совести; ибо без них суетно пред Богом всякое дело.

279. Пусть тебя гонят, ты не гони; пусть тебя распинают, ты не распинай; пусть тебя обижают, ты не обижай; пусть на тебя клевещут, ты не клевещи.

     Судиться не христианского жития дело; об этом нет и намека в учении Христовом.

     Веселись с веселящимися, и плач с плачущими; ибо это признак чистоты.

     С больными болезнуй; с грешными проливай слезы; с кающимися радуйся.

     Будь дружен со всеми людьми, а мыслью своею пребывай один.

280. Никого не обличай, не поноси, даже и крайне худых по жизни своей. Распростри одежду твою над падающим и покрой его.

     Знай, что для того нам и надобно не выходить из дверей кельи, чтобы не знать худых дел человеческих; и тогда в неведении ума своего во всех увидим людей святых и добрых.

     Если не можешь потрудиться телом, поскорби хотя мысленно.

     Если не можешь поститься в продолжение двух дней, постись по крайней мере до вечера; если же не можешь и до вечера, то остерегайся пресыщения.

     Если ты не миротворец, то не будь хотя любителем мятежа.

     Если ты не в состоянии заградить уста осуждающему друга своего, то по крайней мере, остерегись вступить с ним в общение.

281. Знай, что если от тебя выйдет огонь, и пожжет других, то Бог от руки твоей взыщет души, жегомые огнем твоим. И если не ты ввергаешь огнь, но соглашаешься с повергающим, и услаждаешься тем, то на суде будешь в числе сообщников его.

     На всех путях, какими ходят люди в мiре, не находят они мира; пока не приблизятся к надежде на Бога.

     Сердце не умиряется от труда и преткновений, пока не придет в него надежда, не умиротворит его, и не прольет в него радости. О ней-то и изрекли достопоклоняемые уста: придите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокой вы (Мф. 11, 28).

     Свет ума порождает веру; вера порождает утешение надежды; надежда же подкрепляет сердце.

282. Сын Божий претерпел крест; потому мы грешные смело полагаемся на покаяние.

     Скорби ума достаточно к тому, чтобы заменить всякое телесное делание.

     Св. Григорий говорит: "тот – храм благодати, кто в единении с Богом, – и всегда озабочен мыслью о суде Его".

     Блаженный Василий сказал: "непрестанная молитва производит в душе ясную мысль о Боге; и водружение нами в себе памятования о Боге есть вселение в нас Бога". Так соделываемся мы храмом Божиим. Сердце сокрушенное служит уготовлением упокоения в Боге.

283. Что приобретаем мы во время нерадения своего, то и посрамляет нас во время молитвы нашей.

     Трезвение помогает человеку больше, чем дело; а разрешение (распущение помыслов) вредит ему больше, чем покой (телесный).

     От покоя происходят и тревожат человека домашния брани, но он имеет возможность прекратить их. Ибо как скоро человек оставит покой, и возвратится на место дел, брани сии отъемлются от него, и удаляются. Но не таково порождаемое разрешением, каково порождаемое покоем. Пока человек во время покоя пребывает в области свободы своей, может он снова возвратиться и управить собою по установлению правила своего; потому что он еще в области свободы своей. Но давая себе разрешение (на помыслы с услаждением) выходит из области свободы своей. Если бы человек не отринул совершенно наблюдения над собою, то не был бы с насилием и невольно вынужден покориться тому, что не доставляет ему покоя.

284. Не давай, человек, свободы которому либо из чувств своих, чтоб не дойти до невозможности снова возвратиться к свободе. Покой вредит только молодым, а разрешение – и старым и совершенным. Вследствие покоя доходящие до худых помыслов могут снова возвратиться к наблюдению над собою и утвердиться в высоком своем житии. А которые, по надежде на дело, вознерадели о наблюдении над собою, те от высокого жития отведены пленниками в жизнь распутную.

285. Не тогда только будем печалиться, когда поползнемся в чем-либо, но особенно, когда закосневаем в том же; потому что поползновение бывает часто и с совершенными, а закосневать в том же есть совершенное омрачение.

     Печаль, которую чувствуем при своих поползновениях, вменяется нам благодатью вместо чистого делания.

     Кто, в надежде на покаяние, умышленно поползнется вторично, тот лукаво поступает с Богом; неведомо нападает на него смерть, и не достигает он времени, в которое надеялся исполнить дела добродетели.

286. Каждый, давший волю чувствам, дал волю и сердцу: ибо делание сердца служит узами для внешних чувств.

     Если кто с рассудительностью занимается сим деланием, то сие бывает явно по следующим в нем трем явлениям, а именно: не связан он телесными выгодами, не любит чревоугодия, и отнюдь не допускает раздражительности. Где имеют место сии три; там нет настоящего устроения внутри, хотя бы внешнее было безукоризненно.

     Рассудительное пренебрежение телесным порождает ничем несвязаность, пренебрежение покоем и людской приверженностью.

     Если кто с готовностью, радуясь, приемлет ущерб ради Бога, то чист он внутренне.

     Кто не смотрит с приятностью на оказавшего ему честь, и не негодует на того, кто его бесчестит, тот в этой жизни мертв стал для мiра.

287. Не питай ненависти к грешнику; потому что все мы подлежим ответственности. Если восстаешь на него ради Бога, то плачь о нем.

     И для чего тебе ненавидеть его? Ненавидь грех его, и молись о нем, чтобы уподобиться Христу, Который не гневался на грешников, а молился о них.

     Будь проповедником Божией благости; потому что Бог правит тобою недостойным; потому что много ты должен Ему, а взыскания Его не видно на тебе, и за малые дела, тобою сделанные, воздает Он тебе великим.

288. Бойся Бога из любви к Нему, а не по грозному имени, Ему приданному.

     Возлюби Его, как обязан ты любить Его и не за то, что даст Он тебе в будущем, но за то, что получили мы в настоящем, и за этот один мiр, который сотворил Он для нас.

     Кто убедил Его вначале привести нас в бытие?

     Кто умоляет Его о нас, когда мы не воспоминаем о Нем?

     Когда нас еще не было, кто возбудил к жизни это тело наше?

     Откуда мысль ведения западает в персть?

     Какая безмерная благость естество наше в нас грешных снова возводит к воссозданию!

     Придите, рассудительные, и удивляйтесь. Кто имея ум мудрый и чудный, достойно подивится милости Создателя нашего?

289. В какой мере человек будет пренебрегать мiром сим и ревновать о страхе Божием, в такой приближается к нему Промысел Божий, – и втайне ощущает человек содействие Промысла, и к уразумению оного даются ему чистые помыслы.

     Если кто добровольно лишает себя мiрских благ, то в какой мере лишается он их, в такой же сопровождает его Божие милосердие, и поддерживает человеколюбие Божие.

     Души же тех, которые не сильны стяжать себе жизнь истинную добровольным от всего отрешением, невольными скорбями приводит Он к добродетели, как видим на нищем Лазаре.

     Бог близок к скорбящему сердцу того, кто к Нему вопиет в скорби. Если и подвергает иногда в телесном лишениям и иным скорбям; но к душе скорбящего являет Господь великое человеколюбие, соразмерно с жестокостью страданий в скорби его.

290. Когда вожделение любви Христовой не препобеждает в тебе до того, чтобы от радости о Христе быть тебе бесстрастным во всякой скорби своей; то знай, что мiр живет в тебе более, нежели Христос.

     Когда болезнь, скудость, истощение тела, боязнь вредного телу возмущает мысль твою до того, что отторгает тебя от радости упования твоего и от попечения об угождении Господу; то знай, что живет в тебе тело, а не Христос.

     Просто сказать, – к чему приверженность в тебе преобладает над всем, то и живет в тебе.

     Если нет у тебя недостатка в потребном тебе, и тело здорово, и не боишься чего либо сопротивного, – и говоришь, что ты можешь при сем чисто шествовать ко Христу; то знай, что ты болен умом, и лишен вкушения славы Божией.

291. Чтобы не сказал ты, что не было человека, у которого ум совершенно возвышался бы над немощью, когда тело терпело крушение в искушениях и скорбях, и у которого любовью ко Христу препобеждалась бы печаль ума, – приведу тебе на память мучеников, и смотри, как терпение их, подкрепляемое силою любви Христовой, препобеждало великую скорбь и болезнь телесную.

     И не они только являли такую твердость; были философы, язычники, не знавшие истинного Бога, которые показали удивительную силу мужества. Один из них положил себе законом хранить молчание, – и не отступил от сего решения, не смотря на явную опасность смерти. Иные же совершенно попрали естественное похотение; другие легко переносили злословие; иные без скорби претерпевали жестокие болезни; а иные показали свое терпение в скорбях и великих бедствиях.

     Если они терпели это ради пустой славы и надежды; то не гораздо ли паче должны терпеть мы, монахи, призванные к общению с Богом?

---

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

---

Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)